– Он что, натворил что-нибудь? – неожиданно спросила Кротова.
– Почему натворил? – растерялась я. – Говорю же, мы готовим материал о тех, кто воевал в Чечне…
– А от меня-то вы чего хотите? – нетерпеливо перебила Кротова.
– Ну, может быть, вы что-то расскажете о своем сыне, – предположила я. – Какие-нибудь подробности из его детства…
– А тут и рассказывать нечего, – неприветливо сказала Кротова. – Я его, окаянного, можно сказать, одна взрастила, вынянчила, а он вон как мать отблагодарил!
– Простите? – не поняла я.
– А нечего и прощать, – отрезала Кротова. – Он, поганка, как из армии вернулся – так заставил меня квартиру разменять – двухкомнатную, со всем ремонтом. Все сбережения ухнула на доплату! Вот теперь сосу лапу – заработки-то у меня не больно велики… Одно слово – спасибо, сынок!
– То есть он не захотел с вами жить?
– Уж не знаю, чего он захотел и чего не захотел, – сварливо сказала Кротова. – Он о своих хотениях со мной не очень-то распространяется. О своей Чечне он мне и словечком не обмолвился – будто я и не мать вовсе. Одно только – покупай мне отдельную квартиру! Ну, и купила. А уж как он там живет, чем занимается – в известность меня никто не ставил. Он и всегда такой был неугомонный. Все у него какие-то дела, друзья да пакости на уме. Я одна с ним справиться не могла и раньше, а уж теперь и подавно!
– Неужели вы с сыном совсем не общаетесь? – удивилась я.
– А чего ему со мной общаться? – враждебно сказала Кротова. – Ему со мной скучно. Когда деньги нужны были, он еще про мать вспоминал. А так уж, почитай, полгода ни слуху ни духу! Значит, надо понимать так, что денежки у него водятся… Откуда только?
– Неужели вы не можете сказать о сыне ничего хорошего? – спросила я.
Кротова вздохнула и посмотрела на меня снисходительно-участливым взглядом.
– Эх, красавица! – сказала она. – У тебя, видать, своих-то пока нет? Ну, ничего, вот народишь, вырастишь, а там и поймешь – много ли в жизни хорошего… Ничего в ней нет хорошего! Я иной раз целую ночь лежу, вспоминаю, что у меня в жизни было хорошего. Аж голова трещит – а вспомнить ничего не могу!
– Мне кажется, вы все-таки преувеличиваете, – неуверенно возразила я.
– Креститься надо, когда кажется, – равнодушно заметила Кротова. – В общем, ничего у меня для твоей газеты нет, красавица… Ты уж извини, но у меня там суп закипает, давай прощаться!
– Еще один вопрос, – поспешно сказала я. – Может быть, вы хотя бы дадите мне адрес сына? Я хочу с ним сама поговорить.
– Ну, поговори! – усмехнулась Кротова. – Смотри только, как бы он тебя не заговорил! Он ведь до баб охочий – не хуже, чем отец его, паскудник! Ты ему особенно-то не верь, когда разговаривать будешь. Я хоть и мать ему, а честно предупреждаю. Он у меня такой – оторви да брось, одним словом! А живет он в пяти кварталах отсюда – Кузнечный проезд, дом пять, квартира четыре. Я у него и была-то один раз, когда переезжали…
– Хорошо, спасибо, – пробормотала я, повторяя в уме адрес. – Ну что ж, как говорится, позвольте тогда откланяться… Жалко, что беседа у нас не получилась…
– А нечего и жалеть! – улыбнулась Кротова. – Ты бы лучше с артистом каким побеседовала, с художником… А с нами что за беседа!
Мы распрощались, и я, несколько обескураженная, поехала по указанному Кротовой адресу – чем черт не шутит – может быть, ее сын сидит сейчас дома, живой и здоровый?
Однако, как ни мала была информация, почерпнутая мной у Кротовой, она в очередной раз подтвердила, что с сыном Кротовой было далеко не все ладно. Итак, что я имела: вернувшись из армии, Кротов намеренно удалился ото всех, кто его хорошо знал, и зажил какой-то замкнутой жизнью, в которую никого не допускал. При этом у него водились денежки. Моя интуиция уже не подсказывала, а просто-таки кричала, что мы действительно напали на загадку – и не какую-нибудь, а с самым что ни на есть криминальным уклоном.
