– Циклах? – полюбопытствовал Максим, – вы придерживаетесь теории цикличности истории.
– Что вы имеете в виду?
– Ну, скажем, если согласно Шпенглеру – обязательный повсеместный переход от культуры к цивилизации. О том, что мир можно рассматривать как природу и как историю. Первое можно описать математикой, второе аналогией. Описывая историю, мы набираем бесконечное количество ее форм, совокупность которых представляет собой культуру, та превращается в цивилизацию, которая в свою очередь гибнет… Как-то так.
– Ссылаясь на рассказы Полански, могу заметить, что национальный вопрос, коим обременено ваше общество, нам, в частности мне, представляется абсурдным. Вдуматься хотя бы в выражение «Право наций на самоопределение». Надо же, какое одолжение делает какой-то нации, судя по всему, другая нация. Ну, не абсурд ли? Вот представьте себе дом, обычный жилой дом. В один момент какая-то семья решила самоопределиться и заявить о своей исключительности, заблаговременно образовав некую ячейку путем объединения членов этой семьи. Возможно, в пределах лестничной клетки это покажется целесообразным, как целесообразность присутствия уникальности в каждом индивидууме. Но вот, эта семья объединилась с семьями на этой самой лестничной клетке, и они создали нечто, придумав себе свою исключительность, исключительность, основанную на принадлежности к данной лестничной клетке, или даже, не исключительность, а отличие ото всех остальных клеток. Внутри подъезда это покажется непонятным, в доме неинтересным, на улице смешным, в городе в это никто не поверит. Принадлежность к нации подразумевает наличие Родины. Можно ли назвать лестничную клетку Родиной, даже, если ты родился на ней и питаешь к ней необъяснимую привязанность, живя и общаясь с целым Городом? Думаю, можно. Но как тогда назвать дом, в котором ты родился, улицу? Можно как угодно символизировать понятие Родины, равно как и нации, но на деле, ничего, кроме, возможных внешних отличий, людей не разделяет. Разве можно предположить, заглянув в будущее, где космические корабли путешествуют по галактикам, что астронавт, общаясь с представителями других планет, говоря о доме, подразумевает что-то иное, кроме Земли.
– Итак, все люди братья! За космополитизм! – резюмировал Максим, поднимая бокал. Он уже ощущал приятную легкость во всем теле.
– Ну, может и не братья, но, во всяком случае, не по причине разнообразия наций. А эти бесконечная рознь, эти национальные войны…
– Так, что касается войн! – решил объяснить Максим, – на мой взгляд, война – это сугубо коммерческое мероприятие. И оставим его. У меня уже лирическое чувство во всем теле
– Кого? – наконец спросил Акира, окончательно запутавшийся в размышлениях Максима.
– Думаю, хватит, – Максим вздохнул, – но я не о коньяке. Кстати он закончился.
– Официант! – позвал Акира.
– Итак. Наций у вас нет, осталась лишь условность. Причем… нет, не могу представить. Допустим, в рамках одной только Европы – куда не шло, но весь мир! Вот это прогресс!
– То есть, вы считаете это прогрессом? – спросил Маркес.
– Для меня это уже факт, причем давно свершенный.
– Давайте, выпьем. Я абсолютно ничего не понимаю. Что вы говорите?
– Кстати, религиозная тема, не менее удачная находка для всякого рода спекуляций и тех же войн, развязываемых все с той же коммерческой целью, – Максим решил уйти от темы, переключившись на новую.
