Хуже всего оказалось чувствовать свою полную беспомощность. Я хотела помочь Кэсу, больше всего на свете желала облегчить его боль, но не знала, как это сделать.
Увы, ни одни слова не вернут ему мать. Да и как заставить его смириться, как помочь отпустить ситуацию?
Сейчас, когда Кэссиэн отбросил маску, лицо у него стало совершенно неживое. Он как будто сам умер вместе с матерью. Тело достали из воды, а вот сердце остановилось. И теперь с помощью бесконечных гулянок парень пытался заполнить пустоту в груди.
«Только вот это не поможет!».
– Конец… – глухо закончил Кэс.
А я… Я потянулась вперед и решительно обняла его. Как тогда, в пещере, щедро делясь своим теплом и разгоняя его темноту. Пытаясь отогреть за долгие годы одиночества, хоть немного затянуть рану в груди.
«Ты больше не будешь один. Обещаю!».
***
Самые страшные кошмары – это те, которые выбираются из снов в реальность.
Кэссиэн очнулся со слезами на глазах и застрявшим в горле криком. Смутные картины перекрывали реальность, и вместо своей темной комнаты он видел иное: тонущую маму, воющих псов, крики отца, рыдания матери, рыдания Санви, похороны, смерть, истошный крик. Его собственный крик.
Кошмары были его нормой. Трудно видеть хорошие сны, когда носишь в груди столько тьмы. Обычно он заливал их вином, прячась в комнате мамы от целого мира. Только это уже не помогало, и очень давно.
Санви должно было смести его гневом, унести прочь из особняка, расщепить, обратить в пыль… Но она прижималась к нему и обнимала крепко-крепко.
От нее приятно пахло шиповником и лесом. И она была очень теплой. Не обжигающе-горячей, а уютно, как-то по-домашнему что ли. Как мама… Наверное. Или нет. Кэссиэн уже не понимал. Казалось, у него в голове все задвоилось, затроилось. Прошлое, настоящее, оно перемешалось, надломилось, и в этом кривом разбитом зеркале уже ничего нельзя разглядеть. Даже самого себя.
Как же он сейчас жалок, боги. Но с откровенностью пришло и незнакомое чувство успокоения. Сколько лет Кэс держал эти чувства в себе? Пять? Никому, ни одной живой душе он не рассказывал о том, что случилось с мамой. Никто не знал, что на самом деле ее убило. Отец, конечно, наверняка догадывался, но ему было все равно. Новая супруга, которая идеально подходила ему, очень быстро затмила память о прошлой леди Норфолк. Даже родственники не смели говорить о ней. Словно и не было никогда. А Кэссиэн цеплялся, держался за память, точно она все еще жива и однажды они смогут уехать далеко-далеко в домик у моря…
– Я же говорил, что это будет плохая сказка, – приобняв крошку-Вердкурт за плечо, Кэс опустил свою голову на нее, поглубже вдохнул ягодный аромат.
Правда в том, что Санвиталия не была ни его мачехой, ни матерью. Она просто была самой собой. Тем и удивляла. Кэссиэну казалось, он знает все, что она может сделать, предугадает любое слово и решение. Еще никогда он так не заблуждался.
– Но она не закончилась. Ты все еще можешь ее продолжить, – уверенно возразила девушка.
– Ну, ты и оптимистка, – криво усмехнулся он.
Наверное, это была какая-то чисто женская магия, но чем дольше они так сидели, тем спокойнее становилось на душе. Как тогда, в пещере. И бездна, над которой Кэссиэн повис, которая уже лизала его пятки, постепенно закрывалась. Кошмарный сон, в котором его преследовали упреки отца и полный горечи взгляд матери, начинал стираться. Его замещали тихие всхлипы Санви, ее руки, судорожно сжимающие его в объятиях. Сначала ее жалость задевала, только сильнее разжигала злобу, но сейчас почему-то именно она была тем, что исцеляло старые раны.
