– И норовистый, словно дьявол! Я наводил справки. Но он приходится чересчур близкой родней большинству кобыл графа.
– Ты и это разузнал?
– Я привык тщательно прокладывать будущий курс.
– Черт тебя подери, – пробормотал Ноттон, – неудивительно, что ты прославился на флоте!
– Я в этом ничуть не превзошел моих товарищей, однако они стяжали себе славу вовсе не в качестве искусных лоцманов. Тут куда больше значения имеют отвага и банальное мужество.
Ноттона передернуло.
– Но почему просто не купить жеребца? Впрочем, такой дивный племенной жеребец вроде Гослинга-Гоу стоит целое состояние… Даже если Эрнескрофт готов был бы продать его, цена составила бы не менее восьмисот фунтов. Но ведь у тебя всего-навсего одна кобыла. Да отчего бы тебе просто не заплатить за случку?
– Ну нет. Скорее я сам бы взял денег за это. В моих конюшнях стоят целых три чистокровных жеребца – Сейди не удосужился их продать. От них, вполне возможно, получится жеребенок или даже двое. Покуда ни один из них не произвел достойного потомства – однако это все же лотерея. Порой от непритязательных на первый взгляд союзов рождаются великолепные экземпляры.
– Ну, это редкостное везение.
– Да вся наша жизнь – это редкостное везение, друг мой Том! По крайней мере для тех из нас, кто рожден сам строить свою жизнь.
– И отчего бы тебе не сообщить мне об этом заранее?
– А потому что ты – душа нараспашку, а Эрнескрофт наверняка учуял, откуда дует ветер.
– Но, сдается, ему все равно: ведь он уверен, что одержит победу.
Дрессер взглянул на графа, стоящего у самой беговой дорожки:
– Ну уж нет. Ему не выиграть.
– Откуда такая уверенность?
– А уверенным вообще ни в чем быть нельзя. Даже в том, что мы воротимся нынче домой живыми и невредимыми.
– Но послушай…
Впрочем, опечаленный Ноттон тотчас умолк, что дало Дрессеру шанс внимательно осмотреть перед стартом свою лошадь.
Карта была великолепна. Даже его кузен Сейди это понимал. Даже этот идиот, разоривший поместье ради великосветских развлечений в Лондоне, даже этот ценитель мод, расточивший отцовское наследство, распродавший отменных племенных коней, дабы расплатиться с долгами! Однако он все же сохранил Карту… сохранил Полуночную Ведьму (так она звалась прежде) в надежде, что со временем она победит на скачках и уйдет за отличную цену.
Карта была талисманом Сейди, но теперь принадлежала Дрессеру и была переименована в преддверии решающей схватки. Теперь их общий девиз: «Победа или смерть…»
– Ну вот, начинается, – сказал Ноттон, глядя, как жокеи садятся в седла.
Жокей Эрнескрофта был облачен в зеленое и желтое, жокей Дрессера щеголял в одеянии, расшитом черными и красными ромбами. Казалось, даже лошади прекрасно представляли, что поставлено на кон…
– Ох, вот ведь черт побери! – воскликнул вдруг Ноттон.
– Что такое? – Дрессер огляделся, словно в поисках непредвиденной угрозы.
– Да Скандальная графиня… Вон там, в мужской одежде…
Дрессер взглянул туда, куда указывал Ноттон, и заметил мужчину, который усиленно пытался прикрыть широкополой шляпой рыжие кудри смеющейся молодой женщины.
– Ты имеешь право протестовать, – сказал Ноттон. – Она вполне может сглазить твой успех!
– Я в сглаз не верю! – И Дрессер сосредоточил свое внимание на вещах куда более важных. Черт подери, Карта начинала всерьез нервничать – переступать тонкими ногами и вскидывать голову. Может быть, ей не нравятся рыжие волосы?
