Скоро прямо перед ними отвесной стеной выросла громадная гора, точно разрисованная от высоченной вершины до самого подножия кроваво-красными полосами.
– Кровавая гора, – подъехал Черканов, заметив, что Лось с интересом разглядывает эти необычные знаки. – Я сам не видел, но слыхал, что иногда с верха горы тут бежит кроваво-красная жидкость. Вот и образовались эти «ручьи». В народе говорят: «Плачет кровью». Есть поверье, что это случается перед великой бедой. В старину этому придавали огромное значение, при встрече тайком осведомлялись: «Как-то нынче Кровавая гора?» Видимо, тут есть залежи натуральной красной охры. – Черканов вгляделся в склон горы и громко воскликнул – Ба, да там вроде действительно капает! – но сразу умолк и толкнул лошадь. – Не, мне показалось…
Распадок пошел вширь и раздвоился, охватывая гору с обеих сторон.
Черканов неожиданно круто осадил коня.
– Посмотрите-ка, – кивнул в сторону редкого лиственничника, не особенно далеко от тропы. – Ваши тезки.
– Что?!
– Лоси же. «Сохатые» по-здешнему. Во-он стоят. Трое.
Только тут Лось рассмотрел в тени деревьев трех неправдоподобно громадных зверей. Отбиваясь от комарья, они мотали головами, хлопали большими ушами.
– Пусть стоят. Давайте-ка мы объедем их. И той тропой выберемся к аласу. Будет чуть подальше, да ничего.
Обогнув громаду горы, выехали опять на ровный продолговатый дол.
– Это и есть Балыктаах?
– Пахай[20], разве это алас? Толоон[21] же простой! – возмущенно сказал Черканов, будто обиженный. – Балыктаах – это! Представьте… – Не найдя нужных и достойных слов, умолк. – В общем, в ближней округе не найдется второго такого заповедного места! – и подхлестнул коня.
Лощина быстро сошла на нет, и путники съехали вниз в глубокую и широкую падь, наполненную прохладными сумерками. На дне пади когда-то был водоем, давным-давно высохший; и тут густо пахло гнилой сыростью. По всей пади, заслоняя почти непроницаемой стеной солнце и небо, мрачно толпились угрюмые ели. Даже кони, на что, казалось, безразличные к окружающему пейзажу, и те шли понурившись.
Лось, облегченно вздохнул, лишь когда миновали гиблое место. Кругом снова простирался светлый мир, вольный дол, чистая земля. Горы пошли в плавный изгиб, будто расступаясь.
– Вот и наш Балыктаах! – торжественно, с воодушевлением объявил Черканов.
Проехали еще немного, и перед ними во всем великолепии раскрылся дольный алас, окаймленный густыми дубравами, противоположная сторона его терялась в зыбкой игре полутеней ускользающего горизонта.
И впрямь, видевший, казалось, все главные чудеса, необыкновеннее быть не может, такого Лось не мог и ожидать.
– Ну как?
– Да-а… – только и сказалось. – Да-а… – Все выражающие изумление и восторг слова были истрачены – и не жалко. Для этого слова не было. Могло ли оно быть?
Черканов прервал-прекратил мучения Лося, томящегося немотой, будничным:
– Время уже к третьей дойке. Пожалуй, стоит сделать тут привал. Во-он там хотя бы…
Остановились на невысоком пригорке с восточной стороны. Расседлали коней, пустили пастись по-вольному.
– Я схожу за водой, а вы запалите костерчик вон на том старом огнище… – Не замечая того, Черканов обращался к Платону Остаповичу то на «ты», то на «вы». Не замечал этого и Лось.
В поисках сушины Лось направился к опушке леса. Набрел на смутные очертания провалившейся ямы старинного погреба. Несложно было догадаться, что погреб был весьма обширен. Судя по остаткам бревен да столбов, проживал тут явно не несводящий концы с концами бедняк, – вон сколько кругом было построек!
