Сказания древа КОРЪ - страница 93



Да, обстоятельства благоприятствовали возникновению интереса между Дашей и Сергеем. Но они же лишили их чудесного томления от той минуты, когда сосватанных объявляют женихом и невестой, до первой брачной ночи. Также заменили традиционный свадебный пир собранным на скорую руку ужином. И превратили свадебное путешествие в какое-то сумасшедшее бегство. Медовый месяц прошёл у Даши и Сергея на облучке дормеза от рассвета до заката с небольшим отдыхом в укромном месте в полдень. На ночь молодые сооружали шалаш, если не останавливались на каком-нибудь бедном заезжем дворе, ставя дормез под окном снимаемого покоя.

Вспоминая совместно прожитые годы, супруги в лад выделяли дни изнурительного бега из Белёва в Красноуфимск, как самые лучшие в их жизни. Ни разу муж не слышал упрёков от жены. Конечно, временами ей приходилось не легко. Но ему некогда было присматриваться к ней, прислушиваться к звукам её голоса. Он нёс царскую службу, был бессменным часовым на посту, определённом для ротмистра Александрийского полка императором Александром. Не столько сама эта служба отнимала силы Сергея, сколько необходимость хранить тайну, представляться частным лицом, профессиональным художником, постоянно искать выходы из сложных положений, даже с женой быть начеку.

Даша наверняка догадывалась о своём участии в грандиозном спектакле. Ведь ей легче было подмечать странности в поведении мужа и Фёдора Кузьмича, несоответствие слов и поступков, чем случайным наблюдателям, от которых и расходились невероятные слухи. Если ротмистр, общавшийся с царём довольно продолжительное время, бывало, начинал вдруг сомневаться, что Фёдор Кузьмич и Александр Павлович одно и то же лицо, то дочь прасола даже и помыслить о таком не могла. Видеть воочию императора ей не приходилось. Однако она чуяла какую-то фальшь. Начни женщина присматриваться, прислушиваться, сопоставлять увиденное и услышанное, может быть ей удалось бы приблизиться к истине. Но Даша посчитала грехом свои неопределённые подозрения превращать в расследование. Муж был ей верен, в делах, касающихся семьи, правдив, а что утаивал – это её не касалось.

Со временем невольный художник позволил себе расслабиться рядом с Дашей. Постоянно быть начеку! Кто такое выдержит? Он вдруг понял: она никогда ни о чём, что поставит его в тупик, не спросит, не вынудит его изворачиваться, лгать. Понимание этого принесло ему огромное облегчение. Он определил то место, откуда в его сторону истекает тепло и свет лёгкими, очищающими душу волнами. Там находилась Даша. Если бы ему предложили ответить одним словом на вопрос, «какая у вас жена, сударь?», ротмистр ответил бы: «Уютная». Одновременно с этим вдруг пришёл страх от мысли, что Даша может умереть раньше его. Страх, окрашенный эгоизмом, ибо он испугался не за неё, а собственного одиночества при такой несправедливости судьбы.

Жена тогда подолгу лечилась у знахарок от бесплодия. Она исхудала, ослабела от снадобий, от дополнительных постов, от пищи, которую готовила по рецептам целительниц. Сергей не выдержал, положил конец самоистязаниям жены: «Угомонись, Дарья! На всё воля Божья». Хотел произнести весомо, а при лужёной борисивановской глотке получилось такое колебание воздуха, что сорвалась полка с посудой в буфете. От испуга, наверное, Дарья вдруг забеременела.

Некоторые женщины стремятся ребёнка завести от одиночества. Изба Скорых снаружи выглядела нежилой. И внутри не часто человеческое слово оживляло покои. Поскрипывали половицы от лёгких шагов хозяйки, исполнявшей свою женскую работу, да переминался с ноги на ногу Сергей Борисович у мольберта, не отвечая на попытки сверчка завести беседу. Художник работал углублённо, разговоры ему мешали. Только Даша и не нуждалась в них. Она и без слов слышала родного человека, знала, когда он хочет чаю или мысленно ищет набитую табаком трубку, или испытывает какое-то недомогание, но никак не может оторваться от полотна. Бывало, проходя мимо крутой лестницы, ведущей из сеней наверх, в мастерскую, окликнет: «У тебя изжога? Сейчас принесу яблоко, потерпи, милый».