Я – то в Крыму замечал, что дятел долбал – играл, сначала на телеграфном столбе, потом на грецком орехе, затем на тополь садился, снова на телеграфный столб, не знал, не ведал, что он музицирует, у них тоже, не только от добычи хлеба насущного голова болит. Видишь, какое дело.
– А помнишь, в лесу ты хлеб сушил на ветках клевали – долбили, только сухой.
– Да. Пташки наши не просто куют, поют, едят, щебечут.
– У них тоже есть гимн, частушки, и, видимо есть озорные.
– Наверное, есть. Это не простые песенки.
И это не просто песни.
Это Песни Радости.
Это Песни Весны.
Это мелодии любви.
2008 год.14 марта. День рождения Эдика.
Закон тяготения
Два соседа жили в пригороде. Их огороды были так хорошо устроены, что по субботам они могли осуждать последние известия, программу время.
Не забывали косточки промыть и президентам, не всматриваясь в цвет кожи и страну, которую, как им думалось, они сами правили.
А было и так, что мнения, ну никак не состыковывались, каждый считал себя правым, и тогда, недопив, положенную стопку, кто-то из двоих, хлопал резко калиткой. Ссорились…навсегда, с непритворной злостью, а на следующий день снова продолжать круглый стол в вечернем и ночном эфире этого дома.
Вот и сегодня, суббота. Бутылка почти пустая…
Первая серия. Погода, урожай. Вторая – дети, внуки. Жёны. И косточки, уже успели перемыть соседям. Потом дед Тюкин признался деду Андреевичу, что он ушёл в науку.
Ну, наука, так наука, кто его знает, куда его завтра потянет… как они говорят, пройтицца и не напицца, до потери пульса.
– Ты, ето, знаешь, Андреич. Ты знаешь, что такое закон теготения? А?
– А на кой хрен энтот закон, мне, ай табе?
Дед Тюкин врезал Андреичу по плечу.
– Послушай, Андреич, послушай…
– А ты чаво кулачишшами сучишь?
– Ай кулаком в стену гвозди забиваешь, лупишь?
– Нет, Андреич. Ты послушай.
– Дда пошол тты, со своим законом. Закон, закон…
– Вон, Вятюшку, мого сына, энтот закон…хренов. Чуть не упякли в тюрьму!
– Закон…
– А ты спроси. За что?!!
– Ну, Андреич, за что?
– Вот так то! За что.
– Да ни за что. Вот так то…
– Сапатки друг другу начистили.
– Ты скажешь? Ни ни, никому, никогда…неее!
– Ай и тебе по мусалу не били? Ай ты не бил?
– Молчишь?! Ааа…
– Правильно делаешь, что молчишь, и сам схлопотал бы, ежели не так!
– Во! А етих сразу туды. Туды!
– Закон, закон… Теготения…
– Тянут, тянуть. Усё сабе тянуть. Вот тебе и теготение…
– Домой, свату, брат брату…Брату на дачу…
– Тяготение…
– Нет, Андреич. Ты того, у меня наука…Я счас знаешь какой научный…
– Ппошел ты со своей наукой…
– На кой ляд эта наука…Мне сопатку чистили? И я не промахнусь, коли надо. Ай не так? Бил в самый хряшшык, что у носе… Ломал одним ударом…Ну и что? Посадили?
– Нет! А сколько их ходють с кривыми носами в каждой дяревне. Мы ходили к соседям, ух там девкии, всем девкам девки.
– Во, хороши. И хош бы што.
– Ходють, ды ходють как грузины, мужики, с кривыми рубильниками. Никакой разницы…
– Нос да нос – мимо такого носа не пронесёть рюмку…
– Ни пронесёть, я тебя спрашиваю?!
– Нет Андреич, не слыхал об ентим. Неее…
– Вот и я говорю. Никакой. А дети, смотри какие, вон мой Вятюшка. – Все ребята, как ребята, нос ровный, как положено…
– Ты, Тюкин, сегодня сколько? А я вот двадцать рейсов на Билазе отмотал. Руда в таком карьере железная, чижалоо…Хотя я сам не тряпочный, тоже железный, до Берлина дошёл. Во. Но чижало. Устаю.
– Отмантулил, а мне шестьдесят. Три раза раненый, в позвоночник ранение было, и щас сидить железка, не стали ташшыть, говорят будешь лежачий. Ходи пока так с железякой. Вот и хожу железный. До Берлина дошёл… Мне к девятому мая грамоту…
