Сказания о Русской земле. Книга 4 - страница 6



Отношения с Литвой, Крымом и Казанью были важнейшими внешними делами в правление Елены; кроме того, она подтвердила со шведским королем Густавом Вазою перемирие на 60 лет, причем по старине шведские послы отправились в Новгород и вели там переговоры с московскими наместниками; Густав Ваза обязался не помогать ни Литве, ни ливонским немцам в случае их войны с нами.

Затем был подтвержден и прежний договор с Ливонией, причем магистр ордена и Рижский архиепископ убедительно молили великого князя о дружбе и покровительстве. Искали также союза с Москвой воевода молдавский и хан астраханский.

Деятельно занимаясь подавлением крамолы среди близких себе сильных людей и сложными внешними отношениями, Елена Васильевна обращала большое внимание и на внутренние дела; особенно заботилась она о создании новых крепостей и городов, а также о восстановлении сгоревших от пожара: Перми, Устюга, Ярославля, Владимира и Твери. Ею же, по мысли покойного мужа, был обнесен стеной Китай-город в Москве.

В числе распоряжений Елены Васильевны необходимо отметить запрещение обращения в народе поддельных и обрезанных денег, которые во множестве развелись еще при жизни Василия Иоанновича и причиняли страшное зло в торговле; незадолго до его смерти много людей было предано за это в Москве лютой казни: иным отсекли руки, а другим вливали кипящее олово в рот. Правительница, воспретив вовсе обращение поддельных денег, приказала их перечеканить и выделывать из гривенки 3 рубля, или по 300 денег новгородских, тогда как в старых было только 250. «Прибавлено было в гривенку новых денег для того, – говорит летописец, – чтобы людям был невелик убыток от испорченных денег». При этом вместо прежних изображений на монетах великого князя с мечом в руке он стал изображаться теперь с копьем, а новые деньги называться копейными (копейками).

Так правила государством за малолетством Иоанна великая княгиня Елена Васильевна до 3 апреля 1538 года; в этот же день, в два часа дня, будучи в полном цвете лет, она неожиданно скончалась. Барон Герберштейн говорит, что ее отравили, и этому, конечно, можно верить. Мы видели, что Москва, собирая Русскую землю под свою власть, собрала также у самого государева престола и все ядовитые пережитки древней удельной Руси, принесшей столько зла Русской земле. У многих новых московских бояр из бывших удельных князей осталось глубокое сожаление об утраченных правах своих предков и явилось чувство жгучей зависти к московскому великому князю. Мы видели, с какой злобой вспыхнула эта боярская крамола, как только скончался Василий Иоаннович, и как твердо и беспощадно, поддерживаемая князем Иваном Овчиной-Телепневым-Оболенским, подавляла ее правительница: зная злобу против себя, она, вероятно, постоянно ожидала смерти от лихого зелья и не ошиблась в этом.

Рассматривая беспристрастным оком 4-летнее правление Елены Васильевны, мы должны почтить ее память заслуженным уважением, так как деятельность ее была направлена исключительно ко благу государства и во всем согласовывалась с заветами предшественников ее сына; жестокие же и суровые кары, к которым она прибегала, конечно, вполне вызывались обстоятельствами и, насколько можно судить, налагались всегда только после должного расследования, а не под влиянием гнева или личного раздражения. Что касается ее любимца князя Ивана Овчины-Телепнева-Оболенского, то, как мы видели, это был человек выдающихся государственных качеств и верный слуга своего государя. Будучи беспощадно твердой ко всем врагам государства, Елена отличалась большой набожностью и благотворительностью. Она постоянно разъезжала по монастырям на богомолье и всюду раздавала щедрые милостыни. Чтобы заселить пустые местности наших владений, она привлекала переселенцев из Литвы, разумеется, православных русских, и давала им земли и много льгот; особенно же заботилась она о выкупе пленных, попавших в руки татар. Елена Васильевна тратила на это огромные деньги и требовала пожертвований от духовенства и богатых монастырей; в 1535 году Новгородский архиепископ Макарий, святитель выдающихся чувств и образа мыслей, прислал ей для выкупа пленных 700 рублей от своей епархии при грамоте, в которой говорил: «Луша человеческая дороже золота».