Скажи Алексу, чтобы не ждал - страница 10

– Я даже знаю почему, – говорит он.

– Из-за девушки? – спрашивает Ганс и неожиданно понимает, что они с Алексом никогда, даже после целой бутылки вина, не говорили о девушках. Быть может, эта тема казалась слишком банальной или же, что более вероятно, Ганс просто не хотел рассказывать о себе. Лиза, ах, Лиза – она почти в прошлом, с Уте он заигрывал, но та еще слишком юна, и он никогда не относился серьезно к Эрике, но недавно катался на лыжах с Розой, которой до сих пор пишет, но Роза всегда была скорее хорошей подругой, чем возлюбленной. Теперь кажется, что все это было не более чем позерством – все равно что курить сигарету, в которой нет табака. А потом он чувствует укол в сердце, тоску и некую ревность из-за того, что Алекс нашел человека, вызывающего у него такую улыбку.

Ганс закуривает еще одну сигарету и глубоко затягивается.

– Не просто девушки, – говорит Кристель и снова вздыхает, – а моей старшей сестры.

– Ты, похоже, не слишком этому рад, – замечает Ганс.

Кристель выпускает в воздух еще одно колечко дыма, больше предыдущего.

– В конце концов, я знаю их обоих, – говорит он. – Знаю как никто другой. И поэтому уверен, что эти отношения не продлятся. По крайней мере, долго не продлятся.

Однако в следующую секунду Алекс возвращается, и Кристель прочищает горло, намекая, что нужно сменить тему, – впрочем, Ганс и сам бы все понял. Теперь Алекс двигается спокойнее, потому что держит в руках три полные до краев рюмки водки, а под мышкой – еще и банку с огурцами. Губы у него слишком большие для таких тонких черт, особенно когда он радуется, но улыбка необычайно привлекательная.

– Мы должны выпить, – улыбаясь до ушей, говорит Алекс и раздает рюмки, – за первый день рождения Миши.

– Миши? – переспрашивает Ганс.

– Это мой сын, – отвечает Кристель. – На самом деле его зовут Михель, но Алекс сказал, что по-русски – Миша. Так нам даже больше нравится.

Ганс прикидывает: судя по всему, Кристель младше Алекса на два года, а значит, на год младше его самого. Ему двадцать один. Конечно, и в двадцать один год уже можно стать отцом, но Ганс просто не может представить себя в этой роли – и не только потому, что для рождения ребенка без возлюбленной не обойтись.

Вероятно, именно отцовство придает молодому лицу Кристеля это серьезное, степенное выражение. А может, оно было у него всегда. Кристель и Алекс – полные противоположности, решает Ганс, один – само благоразумие, другой – неисправимый мечтатель, и какую роль он сам играет в этом трио, если играет вообще, Ганс пока сказать не может.

Они громко чокаются рюмками и пьют за Мишу, после чего Алекс снова усаживается рядом с Гансом, на подлокотнике.

– Настоящие русские, выпив, разбивают рюмки об пол, – говорит он, – но моя мачеха запрещает так делать.

– И не без причины, – добавляет Кристель, но Алекс все равно гримасничает. Потом выуживает из банки огурец и демонстративно откусывает конец с хвостиком. Кристель с Гансом смеются, воодушевленный такой реакцией Алекс снова подскакивает и теперь возвращается уже с бутылкой водки.

Выпив множество рюмок, съев бесчисленное количество огурцов и подробно сравнив и обсудив русские и немецкие обычаи, Кристель хлопает себя по колену и говорит:

– Пожалуй, мне на сегодня хватит. Миша кричит всю ночь, и назавтра я глаза разлепить не смогу. – Он встает, разглаживает брюки и на прощание протягивает Гансу руку: – Мы должны как-нибудь встретиться и обсудить Ницше. Да-да, Алекс мне об этом рассказывал.