Не ожидая подвоха, я открываю мессенджер и натыкаюсь взглядом на короткую фразу.
Я согласен.
И больше ничего.
В тот же момент у меня начинают трястись руки, вдоль спины ледяной волной идет осознание, что все, меня отпускают, я добилась своего. Победила!
Наверное, надо радоваться, но вместо этого я снова бегу блевать. И в этот раз меня выворачивает так жестко, что в конце нет сил разогнуться. Мне больно. Не только в желудке, но и в том месте, где когда-то билось мое дурное сердце. Сейчас от него остались только ошметки.
Я хотела развода, но то, как просто Смолин от меня отказался, окончательно выбивает опору у меня из-под ног. Я сползаю на пол, привалившись спиной к стене и громко смеюсь:
— Радуйся, Света! Ну что же ты? Радуйся!
Хохот переходит в надрывные всхлипы.
— Радуйся! — шепчу непослушными, солеными от слез губами, — ты почти свободна…
Когда истерика сходит на нет, я долго умываюсь, крашусь и выхожу из дома. Предусмотрительно не сажусь за руль, потому что водитель сейчас из меня никакой. Я вызываю такси и плюхаюсь на заднее. Смотрю стеклянным взглядом на город за окном ничего не понимаю.
Дальше все как в тумане. ЗАГС, заявление о разводе, смятая бумажка в руке.
Вечером, когда молчаливый Кирилл приходит домой, я отдаю эту бумажку ему. Он быстро пробегает взглядом по строчкам и хмыкает:
— Оперативно ты.
— Нет смысла тянуть.
Смолин награждает меня долгим пристальным взглядом, а потом кивает:
— Ты права. Нет.
С этими словами он небрежно бросает заявление на тумбочку и как ни в чем не бывало уходит в душ, а я горько смотрю ему вслед.
Вот и все, первый шаг сделан. Осталось продержаться до развода, и не сойти с ума.
***
Отец узнает обо всем не сразу. Неделя проходит в тишине, а потом меня настигает его звонок.
— Ты совсем мозги растеряла? — гремит в трубке, и я отодвигаю мобильник подальше от уха, чтобы не оглохнуть. Жду, когда эхо утихнет, и только после этого ровно произношу:
— И тебе здравствуй, пап.
Игнорируя мою вялую иронию, он продолжает бомбить:
— Ты чего, мать твою, творишь? Можешь мне объяснить?! Я сегодня видел Кирилла. Он сказал, что вы разводитесь. По твоей инициативе!
— Все верно. По моей.
В трубке недоуменная тишина. Отец пытается понять, а не ослышался ли он, не показалось ли ему, что дочь посмела что-то пикнуть против его воли.
— Живо, собралась и приехала ко мне, — цедит сквозь зубы, — будем разбираться, какая муха тебя укусила.
— Прости, не могу. У меня сейчас очень много дел, — отказываю с непривычным для самой себя равнодушием, — через месяц станет посвободнее, и я непременно к тебе приеду, чтобы поболтать. Обещаю.
— Светлана!
Раньше я от такого тона пугалась и, поджав хвост, бежала выполнять, что прикажут, а сейчас только морщусь, испытывая горькую досаду. Со стороны родителя ждать поддержки и понимания точно не стоит. У него другие приоритеты, а как себя чувствует дочь – дело последнее. Жива и ладно.
— Внимательно тебя слушаю.
— Никакого развода не будет! Я запрещаю.
— Поздно, Смолин согласился.
— Как согласился, так и откажется. Я с ним переговорю, — отец уверен, что все в том мире должно быть так, как решил он.
— Говори. Это ничего не изменит. Процесс уже запущен.
— Остановим.
— Ни. За. Что, — чеканю без единого сомнения. Это самые правильные слова в моей жизни.
— Да что у вас там произошло? Что он натворил, раз ты включила упрямую козищу?
— Ничего, пап. Все у нас хорошо.
