Приняв твёрдое решение, Валя почувствовала: стало чуть легче. Ещё немного и всё закончится.
Взглянула на учительницу. Вроде у неё тоже проблемы с окружающими. И предмет она ведёт не свой. Она учитель истории, а ведёт русский. А неделю назад её племянника избили хулиганы за то, что он за кого-то заступился. А по ней и не скажешь, всегда бодрая, спортивная. Наверное, у неё есть кому её поддержать, с кем поговорить… А может, ей всё равно, главное хорошо выглядеть?
Русский язык был последним уроком. Погружённая в невесёлые мысли, Валя и не заметила, как дошла до дома.
Дома всё было разбросано, на полу разбитые тарелки. Видимо, мать и отчим опять ссорились.
Валя зашла в свою комнату. Там тоже всё перевёрнуто. Шкаф с высыпавшимися книгами лежит на боку.
– Ну и пусть! – махнула рукой девочка, пошла в комнату матери и решительно достала таблетки. – Всё равно мне ничего больше не нужно: ни книжек, ни понимания, ни тепла… И Миша больше не прилетит.
«Надо ли писать записку? И что написать? «Всё достало»? Нет, лучше: «в моей смерти прошу никого не винить». Нет, это всё ерунда. Ничего не буду писать, – Валя набрала из крана воды и высыпала в ладонь таблетки. – Кому нужны мои дурацкие записки, если я сама не нужна! – она посмотрела в окно. – Дождь. Мокрые ветки. Серое небо… Это будет последнее, что я видела. Прощай, дождь…"
Валя поднесла ко рту таблетки, но кто-то сзади схватил её за руку.
– И тебе не стыдно?! Собралась умирать, а дома такой разгром!
– Миша!? Я…
– Нет! Не желаю слушать никаких оправданий! – он отнял таблетки. Поднял шкаф и поставил его в угол.
– Я думала ты больше не прилетишь. Почему тебя так долго не было?
– Вот сначала наведём порядок, потом поговорим.
– Тебя наказали? Держали под домашним арестом?
– Вроде того… Ты меня позвала почти сразу, как я прилетел домой, но меня не пустили. Созвали Совет, – Миша взъерошил волосы. – Ты так громко кричала. Кто тебя обидел?
Валя вздохнула.
– Теперь это не важно. Я так рада, что ты прилетел! Тебя отпустили или ты сбежал?
– Отец отпустил… Мои родители верят, что я справлюсь, а Совет всё ещё решает. Они там говорят, что я ещё ребёнок… – Миша снова взъерошил волосы. – Не усложняй мне задачу. Никогда больше даже не думай о смерти.
– Хорошо. А как твой брат, вернулся от пиратов?
– Нет.
– Мне очень жаль.
– А как твои сёстры, не болеют?
– Нет.
– А отчим тебя не обижает?
– Нет. Мне кажется, он меня побаивается.
– Кто же тогда тебя обижает?
– Наверное, я сама. Никак не могу научиться всех прощать.
– Пойдём-ка на улицу.
– А как же беспорядок?
– Потом доубираем. Ты очень бледная, надо погулять.
– Хорошо, сейчас только зонтик возьму.
Через несколько минут они вдвоём под одним зонтом медленно шли по улице.
– Смотри, Валя, там на переулке девочка странно одета. Ты её знаешь?
– Нет. Пойдём, посмотрим на неё поближе.
Прямо на дороге стояла девочка, одного с Валей и Мишей возраста, со старым пакетом вместо зонта, в рваной грязной куртке и длинном залатанном платье из толстого грубого материала. Кудрявые светлые волосы были до плеч. Глаза светились задором, в уголках губ была улыбка.
– Ты кого-то ищешь? – спросила Валя.
– Нет. Я просто смотрю на ваш город, на людей. Меня Машей зовут.
Ребята познакомились.
– А почему ты так одета? – осторожно спросил Миша.
– А-а, это? Меня мама на улицу не пускала! Всю одежду забрала. А я прокралась в сени, вытряхнула из мешка картошку, прорезала дыры для рук и головы и надела. Вышла во двор – холодно. Забрала у собаки подстилку, старую куртку, и пошла гулять.
