Сказка на ночь (сборник) - страница 5



давили в камень мулами топтали
когда ты червь попробуй покричи
с ботинком на груди и без гортани
вольфрам рубил хитин нейзильбер нерв
сгребая нежить в ряд посмертных груд
ударники животноводства тоже
жезлами ударяли сям и тут
подошвы в липкой каше с чешуей
а с лезвий каплет кровь нечеловека
но невредим и окружен семьей
молчит младенец на лоскутном ложе
и я который был один из них
обоих и неправильных и верных
вздымая тяжкий жезл юля в пыли
головогрудью влажно созерцал
из сорванных фасеточных ячеек
свой состоящий из щелей и дыр
единственный как боль и нелюбимый мир

СВАТОВСТВО МАЙОРА

там где ртуть в корунде роет
русло с целью вытечь прочь
воспитал старик андроид
электрическую дочь
часто баловал девчонку
собирать ей был готов
цифровую собачонку
или квантовых котов
хлоп рубидия три грамма
сетью датчиков светя
и в диапазоне гамма
любовался на дитя
если в схеме не поломка
нынче девочке года
индуктировать потомка
но без пары никуда
поспевай корабль скорее
не грусти моя краса
позитронные бореи
изодрали паруса
не гляди что я белковый
так и липнет пыль ко мне
я красивый и толковый
в герметической броне
нам скафандр старик андроид
обустроит на двоих
в нем коррозия не тронет
электронных рук твоих
будет мой тебе приятен
трансурановый набор
скромный дар тяжелых ядер
я космический майор
но тоска моя напрасна
в сердце девы ноль тепла
в твердом русле ртуть погасла
ночь молчит и дочь темна
скоро с маршем похоронным
в энтропию всем пора
где за карликом нейтронным
дышит черная дыра
зря питал такую страсть я
понапрасну к ней летел
видно нет у жизни счастья
для ее белковых тел

МОСКОВСКОЕ ВРЕМЯ

голодный тушинский постой
ненужный нож карман пустой
приборы жизни бедной
и кто в гостях у нас была
в пальто из мутного стекла
в железной шляпке с лентой
что я за диво был тогда
изгой всеобщего труда
в одной отдельно взятой
квартире на краю москвы
улитка липкие мозги
с ее спиральной хатой
поможешь гостье снять берет
прибит к столу ее портрет
стакан и ложка в каше
надел штаны сходил в овир
изъездил целый божий мир
уже небожий даже
штаны на стул и снова лег
к свече чадящей мотылек
прости моя святая
как тот в астапове толстой
твое лицо в его простой
оправе прочь сметая
гандлевский пьет кенжеев вслед
над тушином слабеет свет
заштриховала лица
последняя спираль пурги
и липкий с рожками внутри
молчит не шевелится

«конь в горизонт зазубренным хребтом…»

конь в горизонт зазубренным хребтом
сквозь приступ зрения саднит глазница
я нем на берегу а ты на том
возница клячу по хребту кнутом
откуда этот конь и кто возница
должно быть снится
так судорожно наловчился спать
так ощупью существовать без света
что сердце перескакивает вспять
как в малярийном сне челнок сюжета
что тщится значить этот млечный конь
в багровых струпьях но ничуть не прытче
следящему тупым учеником
в суфийской притче
на склоне ты чья страсть наверняка
впотьмах артикулирует без звука
внизу возница в розгах ивняка
молчания печаль и слов разлука
безумный ницще у себя в дыму
чистилищном соображал не хуже
тебя как больно может быть тому
кто завершает жизнь в колбасной туше
сапожник звук пожарник свет скорей
здесь время вдребезги как в стекла птица
хоть вздохом на минуту смерть согрей
но конь падет и сердце прекратится
где мы два штопора влюбленной пыли
так молча были

«рисовала как росла…»

рисовала как росла
ива
с треугольником дрозда
криво
и с притоками река
слева
словно синяя рука
с неба
летний лес последний лист
порван
в черепе от мыслей чист
орган
лучше краски я раздам