Сказка о губах - страница 4



Сестра научила меня прятать шарики в вазу, у меня получалось не с первого раза, хотя и папочка, и мамочка тоже ненадолго заходили и пробовали нам помогать; а ещё мы попробовали переворачивать страницы без рук и сдувать чёрные стружки вместе.

А потом я умер от какой-то штуки в голове.


Конец

Голая пьеса


Сцена 1


Наверное, это особая форма мазохизма, хоть это слово глупо звучит. Мне просто так пусто и хочется отчего-то просить прощения, хотя не за что и не у кого. Да и слава богу, что перед глазами всё, что может расстраивать, это ведь даже не причина для грусти, просто что-то неправильное внутри, какая-то подтекающая деталь. Всё могло бы быть иным, но песни, которые заставляют меня улыбаться, покачивая головой в такт, ни в чём не виноваты.

Ни в чём.

Знаешь, меня будто режет изнутри. Один раз я разговаривал со своим другом, он сказал, что если это продолжится ещё хоть месяц, нужно пойти к врачу.

И как?

Прошло два года.

И как?

Мне хочется упиться чем-нибудь, но быть в себе, лежать на летней крыше и смотреть вверх. Это так скучно и так пошло. Лучше бы мне дать себе волю и сделать то, что хочется.

Ты сам не знаешь, сам не знаешь, сам не знаешь.

Ничего этого нет. В моей памяти крупными осколками серебрится зеркало.

Всё, что нас терзает – зеркала. Я не вампир, но лучше к ним не приближаться.

Ох, как же мне грустно.

Перестань, ты мучаешь себя.

Я люблю гулять, да это же весна, и я думаю обо времени, проведённом в школе, с такой вот улыбкой (улыбается), я рад, да, я рад, всё как надо.

Когда растает снег, тебе будет проще. Настоящая весна! Говорят, лето самое несчастное время в году. Неправда: ты – самый несчастный человек.

Когда ты говоришь так, я даже немного злюсь на тебя. Иногда я сажусь и вспоминаю, вспоминаю. Я подумал, что если бы сейчас поговорил со своим другом, он посоветовал бы мне рассказать о таких вещах, знаешь, абстрактных.

Я ни о чём не жалею.

Я жалею, что не начал учиться в 5 лет, и что думаю, и что мне есть, с кем поговорить, потому что себе я уже устал рассказывать – мы молчим, как старые знакомые, знающие друг друга настолько хорошо, что остаётся только молча чокаться, даже не произнося тост.

Я так и не заметила перехода от детства к этой грусти. А ведь мне уже столько, что можно всё.

Когда-то я думал о том, чтобы коллекционировать шляпы. Но потом я сказал себе – ты всё равно не соберёшь всех шляп, в чём тогда смысл? Даже если ты объявишь на весь мир о выплате денег каждому, кто отдаст свою шляпу, один тугоухий старикан заупрямится её отдавать, а может, и в самом деле забудет, что за коробка пылится на антресолях. В этом нет смысла.

К тому же, так трудно определить, что такое шляпа. Должен ли ты собирать треугольные шляпы из газеты? А кукольные шляпы? Если ты остановишься только на мужских фетровых шляпах, рассчитанных на людей, и там найдётся тысяча причин, чтобы чёрт ногу сломал.

А если какой-нибудь дурак начал бы собирать перчатки, отдал бы я ему свои? Думаю, что нет, и даже определённое вознаграждение не исправило бы ситуации.

А я вот думаю – мы могли бы разыгрывать с тобой сцены из античной истории. Ты так любишь играть, почему бы тебе не выбрать чего-нибудь?

Тиберий, Калигула, Клавдий? Я ни секунды не сомневаюсь, что эти имена первыми пришли тебе на ум.

Славные имена, я никогда не понимала, чего в них зловещего.

В них действительно нет ничего зловещего. Но, впрочем, всё это довольно затёрто; не думаю, что тебе составило бы труд придумать что-нибудь позанятнее.