И был готов, набравшись мощной силы,
Лететь по небу с ночи до утра,
Настало время и для снаряженья.
Давид дал кличку другу – Огонёк,
С характером таким, как он весёлым,
Иначе зваться конь его не мог.
А может это было специально,
Чтобы никто другой не подозвал.
Напрашивался Воронок и Ворон,
Но он его тогда бы потерял.
Нетрудно было просто догадаться
Созвучно цвету лошадь подозвать.
Огонь внутри него никто не видел,
Лишь музыкант один мог это знать!
Давид сказал: «Дружок мой, приоденься!
Готовься к путешествию. Пора!»
На Огоньке вмиг сбруя появилась,
Что с виду позолоченной была.
Она смотрелась ярко и богато,
И всё же была очень тяжела.
Строением своим не позволяла
Раскрыть коню в полёте два крыла,
Что скакуна от прочих отличало,
Являясь самым важным из всего.
Поэтому скрипач сказал негромко:
«Переоденься!» – больше ничего.
И тут же Огонёк оделся в сбрую,
Не хуже прежней, но из серебра.
И в ней, как в первой, было недоступным
Явить в разбеге два больших крыла.
И юноша опять не согласился,
Ведь самым главным был, как раз полёт,
А также, чтоб при этом удержаться,
Когда скакун под облако взовьёт.
Поэтому пришлось опять Давиду
«Переоденься!» – громко повторить,
И, уточняя, всё-таки добавить:
«Не лучше ль кожу лёгкую носить?»
Намёк не скрытый конь мгновенно понял,
И больше сбруй других не одевал,
А облачился в ту, что всех удобней,
И как он в ней летает, показал.
Теперь всё к путешествию готово.
Давид к себе кобылку подозвал,
И на ухо в минуту расставанья,
Чтоб успокоить сердце, обещал:
«Твой сын уйдёт со мною ненадолго.
Я обещаю, что его верну,
Как только от возможной, страшной бойни
Спасу мне неизвестную страну.
Скачи к своим. Пришла пора прощаться.
Я очень рад, что ты вновь ожила.
Спасибо за жеребчика…» Тут лошадь
От юноши немного отошла,
Ударила уверенно копытом,
Заржала, явно что-то говоря.
Подумалось – напутствие в дорогу,
Ведь сын летел за горы и моря.
Но вовсе нет! Свершилось тут же чудо.
Давид в обновках красочных стоял.
Невзрачную, как оберег рубаху,
Кафтан, сидящий ладно, прикрывал.
Кобылка же потёрлась своей мордой
О сына, посмотрев ему в глаза.
Взгляд долгий был, внимательный и добрый,
Свершающий, опять же, чудеса.
И это было очень ощутимо,
Скакун лучиться начал изнутри.
Чувствительные, зримые потоки
От матери к жеребчику пошли.
Мать с сыном чем-то важным поделилась.
Он будто бы взрослее внешне стал.
Теперь в его глазах читалась мудрость.
Он много чего знал и понимал.
Вдруг скакуны от юноши умчались,
Вдали легко на небо, воспарив,
Как ветер пронеслись вверху по кругу,
Раз пять свой путь небесный повторив,
На время с глаз сокрылись и исчезли
За горной высотой седых вершин.
Но вскоре Огонёк назад вернулся.
Теперь он был без матери – один!
Отныне, ничего уж не мешало
Направиться в далёкие края
И выйти из пространства чудо-дуба.
Давид имел волшебного коня,
Который пред Давидом приземлился,
Встал боком, чтоб удобней было сесть,
И головой покорно преклонился,
Оказывая этим ему честь.
Не понимая, как то получилось,
Но музыкант в седло легко взлетел,
Сказал: «Спешим на юг!» и конь, как птица,
Расправив крылья, быстро полетел.
И вскоре перед ними растворились
В небесной и прекрасной синеве
Сокрытые от глаз чужих ворота.
Их дуб не стал удерживать в себе.
Снаружи ничего не изменилось.
Текла, журча, рождённая река,
Что из земли под музыку пробилась.
Поднялась рядом сочная трава.
Похоже, время приостановилось,
Пока Давид в столетнем пребывал,
И это было здорово конечно,
