– Асоль! – окликнул собаку голос.
Та тут же замерла и повернула морду в сторону женской головы с высокой пышной причёской, венчающей композицию пенных гор. Лицо женщины повернулось к собаке, изысканное и утончённое, словно ожившая фарфоровая скульптура.
– Трубу, Асоль! – спокойно и настойчиво произнесли тонкие красные губы, словно нарочно контрастировавшие с болезненной белизной кожи. Собака немедленно исчезла в листве, а к голове из пены высунулась рука с ногтями в тон губам и почесала нос.
– Будет прыщ, – произнесли губы, а глаза приняли то отчаянное выражение, когда внутри так и тянет всплакнуть, но от неизбежного расстройства женщину остановили то ли нелепость этого действия, то ли отсутствие свидетелей.
В этот момент собака через край ванной перекинула морду и нежно опустила в руку женщины конец золотой подзорной трубы. Противоположный же конец уходил далеко в заросли. Точнее было бы сказать – сложного сборного механизма, служившего обзорной трубой, но в этих обстоятельствах все друг друга поняли хорошо.
– Благодарю, Асоль, – нежно произнесла женщина.
Собака посмотрела в ответ преданными глазами и исчезла. Из пены появилась вторая рука с чёрным лаком, покрывающим ногти, и стала помогать руке с красным лаком повернуть звенья трубы так, чтобы обрамлённый пышными ресницами глаз смог в неё посмотреть. После некоторой борьбы, где победу одержали руки, женщина приложила левый глаз к трубе. Затем ещё покрутила ребристые кольца, прищурила правый глаз и застыла, разглядывая увиденное.
Совсем скоро ресницы её качнулись от удивления, а губы прошептали:
– Наконец-то они зашевелились.
Затем руки покрутили кольца побольше, и в саду что-то заскрипело.
– О, луны! Сколько этих чёрных болванок!..
Руки вновь покрутили кольца, а рот скривился в ухмылке:
– Вижу, вижу вас, месье Шеврос, печатный станок не дремлет.
Довольная, она аккуратно перенесла, повернула и неуклюже, раскачав воду в ванной, положила конец трубы на маленький стеклянный столик, накренившийся от тяжести. Но она не успела придумать лучшей опоры, как услышала учтивый лай из глубины сада.
– Кто там, Асоль? – произнесла она чуть громче и взволнованней, чем хотела.
– Простите за вторжение. Это я, Верховный Мастер, – раздался издали голос Перлеглоза.
– Ах, дорогой Трокийя, это вы. Соблаговолите дать мне одеться? Тогда мы могли бы поговорить лицом к лицу.
– Не смею, ваша красота слишком ослепительна для моих старых глаз. Я не займу много времени, – произнёс Перлеглоз из глубины сада.
– Ах, старый льстец, – рассмеялась герцогиня, и пена маленькими облачками разлетелась вокруг её лица.
– Нисколько. Перейду сразу к делу. Я ищу вашей поддержки.
– Да? И чем же я, прозябательница жизни, могу помочь вам, светлому уму и последней надежде здравого смысла в этом Городе? – герцогиня улыбнулась своей возможности удачно парировать. Но Перлеглоз не поддался на провокацию:
– Проект наследного Тайграда, Ваша Светлость.
– Ах это, – женщина погрустнела. – Боюсь, мой дорогой, я вас никак не поддержу, мои руки связаны. Вы же знаете, я против решений Сената…
– Я не прошу вас снимать ваши золотые оковы. Я прошу лишь промолчать, – заговорщически произнёс Верховный Мастер.
– Промолчать? – удивилась герцогиня.
– Ки, я не прошу вас высказываться ни за, ни против проекта. Я прошу вас постараться максимально долго не давать своего ответа, – подытожил Трокийя.
