– Батюшка так сказал? Чем-то вы его покорили…
– Не знаю… Просто успокаивала его, когда он рыдал тут, пока вы не пришли в себя.
– Батюшка? Рыдал?! А я-то думал иногда, что он и не заметил бы, если бы меня вдруг не стало.
Как-то солнечным утром меня разбудили голоса. Занавеска колыхалась на ветру, соловей пел неистово. Незнакомый голос спросил:
– Сестра Анисья, а где эта молодая сестра? Она когда будет? – я прислушался и, кажется, едва не перестал дышать.
– А тебе что?
– Она добрая… Не то, что ты.
– Я тебе! Ишь, нашёл добрую… Не по твою душу девица.
– Это ещё почему? Я купец знатный.
– Яшка, тихо, больных разбудишь. А не по твою, потому что Софьюшка дворянских кровей…
– Да ну? Что же она здесь делает?
Бабка Анисья понизила голос, я едва слышал:
– Говорят люди, батюшку её, директора публичной библиотеки, оклеветали и обвинили в растрате. Вот она и пошла в больницу работать, чтобы, чем может, помочь отцу.
– Ого… А он что, не крал, что ли?
– Да что ты! Никто в это не верит, честнейший человек. Но деньги из библиотеки, выделенные на закупку новых книг, исчезли, а ключ только у него был.
Первый обед после моего возвращения домой затянулся. Батюшка был так рад, что без устали говорил и выпивал, а под конец и всплакнул. Я был тронут его добрыми словами, которых раньше слышать мне приходилось совсем мало. Перед послеобеденным сном батюшка, как обычно, зашёл ко мне. Не хотелось его расстраивать, по крайней мере, в этом, поэтому я прилёг поверх покрывала. Батюшка опять не смог сдержать слёз:
– Сынок… Ты прости меня, что так суров был всегда с тобой… Я уже подумал, приберёт тебя Господь – так страшно стало. А больше всего страшно оттого, что кто же тогда дело моё продолжит? Иван полоумный, что ли? Или Фёдор немощный? Ты моя надёжа и опора. Ну, спи, спи…
Слёзы выступили не только на его лице, но и на моём. Жалко стало его, такого всегда сильного, большого. А уж как стыдно… Да делать нечего. Прости, батюшка!
Я подождал немного и пошёл, крадучись, в кабинет, сжимая в руке ключ, который перед этим извлёк из кармана батюшкиного сюртука. Открыл его шкатулку, взял несколько пачек с деньгами…
«Прости, Господи», – перекрестился и вышел.
Как уже стало привычным, встретились с Софьей и её тётушкой на бульваре, пошли. Софья была возбуждена:
– Представляете, Савва, долг моего батюшки выплатили!
– Да что вы! – приходится делать вид, что я удивлён. – Теперь вам не нужно работать в больнице?
– Я тоже сначала так думала, но как же я больных брошу? Нет, я решила остаться.
– Софья, милая, как же я восхищаюсь вами!
– А почему же вы не спрашиваете, кто выплатил батюшкин долг?
Я вздрогнул. Неужели догадалась?
– И кто же этот таинственный благодетель?
– Не знаю… Спать не могу, всё думаю, кто же это. Уж я бы ему в ноги кинулась и исполнила бы всё, что бы они ни пожелал…
Увы – всё, что я желаю, не исполнить теперь никому…
Перед ужином зашёл к отцу, опустился на колени:
– Прости, батюшка. Всё, что скажешь, сделаю, поеду, куда пошлёшь. Только прости.
Зол был батюшка, ох как зол. Но когда узнал, на что деньги пошли, вздохнул, задумался, а когда понял, что я вправду готов со всем рвением ему помочь, приободрился.
– У нас тут с господином Бокаром новый прожект образовался. Будем вместе чугунный завод ставить. Там мне надёжный человек нужен, который и в деле понимает, и интересы мои блюсти будет. Так что собирайся, на той неделе едешь.
