Всю неделю, как есть, должен был Маленький Клаус пахать на своей лошадке поле Большого Клауса. Зато тот давал ему своих четырёх, но только раз в неделю, по воскресеньям.
А надо сказать, что Большой Клаус имел неприятную особенность в воскресенье напиваться в хлам. Большой Клаус обычно пил всю неделю, но поскольку на неделе нужно было работать, он стоял на ногах. Но как только приходило воскресенье, тут уж Большого Клауса было не удержать! Выставлял он перед собой двадцать две бутылки картофельного шнапса и выпивал их за раз.
А Маленький Клаус в воскресенье пахал. Ух ты, как звонко щёлкал кнутом Маленький Клаус над всей пятёркой, – сегодня ведь все лошадки были будто его собственные. Солнце сияло, колокола звонили к обедне, люди все были такие нарядные и шли с молитвенниками в руках в церковь послушать проповедь священника. Все они видели, что Маленький Клаус пашет на пяти лошадях, и он был очень доволен, пощёлкивал кнутом и покрикивал:
– Эх вы, мои лошадушки!
– Не смей так говорить! – сказал ему как-то раз Большой Клаус. – У тебя ведь всего одна лошадь!
Но вот опять кто-нибудь проходил мимо, и Маленький Клаус забывал, что не смел говорить так, и опять покрикивал:
– Ну вы, мои лошадушки!
– Перестань сейчас же! – сказал ему наконец Большой Клаус. – Если ты скажешь это ещё хоть раз, я возьму да хвачу твою лошадь по лбу. Ей тогда сразу конец придёт!
– Не буду больше! – испуганно сказал Маленький Клаус. – Право же, не буду! Да вдруг опять кто-то прошёл мимо и поздоровался с ним, а он от радости, что пашет так важно на пяти лошадях, опять щёлкнул кнутом и закричал:
– Ну вы, мои лошадушки!
– Вот я тебе понукаю твоих лошадушек! – сказал Большой Клаус. Взял он обух, которым вколачивают в поле колья для привязи лошадей, и так хватил по лбу лошадь Маленького Клауса, что мозги у той разлетелись по всей пахоте. Маленький Клаус стоял и смотрел в ужасе, как его лошадка брыкается в предсмертных судорогах…
– Эх, нет теперь у меня ни одной лошади! – проговорил Маленький Клаус и заплакал.
Потом он сделал из лошадки отличную кровяную колбасу, а шкурку лошадки высушил хорошенько на ветру, положил в мешок, взвалил мешок на спину и пошёл в город её продавать.
Идти пришлось очень далеко, через большой тёмный лес, а тут ещё непогода разыгралась, и Маленький Клаус заблудился. Едва выбрался он на дорогу, как совсем стемнело, а до города было ещё далеко, да и домой назад не близко; до ночи ни за что не добраться ни туда, ни сюда.
При дороге стоял большой крестьянский двор; ставни в доме были уже закрыты, но сквозь щели светился огонь.
«Вот тут я, верно, найду себе приют на ночь», – подумал Маленький Клаус и постучался.
Хозяйка отперла, узнала, что ему надо, и велела идти своей дорогой: мужа её не было дома, а без него она не могла принимать гостей.
– Ну, тогда я переночую на дворе! – сказал Маленький Клаус, и хозяйка, плюнув, захлопнула дверь.
Возле дома стоял большой стог сена, а между стогом и домом – сарайчик с плоской соломенной крышей.
– Вон там я и улягусь! – сказал Маленький Клаус, увидев эту крышу. – Чудесная постель! Надеюсь, аист не слетит и не укусит меня за ногу!
Это он сказал потому, что на крыше дома в своем гнезде стоял живой аист. К чему только он в этой сказке – непонятно.
Маленький Клаус влез на крышу сарая, растянулся на соломе и принялся ворочаться с боку на бок, стараясь улечься поудобнее. Ставни закрывали только нижнюю половину окон, и ему видна была вся горница. Маленький Клаус улёгся поудобнее и стал подглядывать за хозяйкой: вдруг, думает Клаус, будет она голой ходить, тут-то я и… Ну, в общем, неважно, что он думал.
