В комнате повисла тишина, не нарушаемая даже дыханием. Теперь все смотрели на Комира. Кровь отхлынула от его лица, бледные, почти бесцветные губы дрожали, на лбу проступили капельки пота, а страх собрался в густое красное облако с четкими границами. Он оказался кошкой, которую загнала в ловушку уже зажатая в когтях мышь.
Все ждали от него ответа, какого-то действия, но Комир никак не мог справиться с оцепенением, так и стоял, замерев, словно статуя. Я спокойно прошла мимо, никто не попытался меня остановить. Уже держась за дверную ручку, я обернулась и еще раз внимательно посмотрела на собравшихся. В этот момент я словила на себе уважительный взгляд Освальда, своего однокурсника, которого не заметила сразу. Его ясные голубые глаза под густой волной вьющихся волос, смотрели немного насмешливо. Сомнений не было – это он был тем единственным человеком, который с самого начала желал мне добра. Больше ждать мне было нечего, я развернулась и пошла прочь, оставив дверь открытой. Комната немедленно ожила гудением, слетевшее вмиг оцепенение сотрясло стены криком Комира:
– Врешь! Я никуда не ходил и ни с кем не встречался! Я отомщу!.. раздался топот, что-то упало, в комнате снова стало тихо, но я уже спускалась по лестнице к себе, под защиту казенного щита, плохонького, но обещающего хотя бы на время покой и безопасность.
Чернила коснулись хрустящей бумаги, всякий раз норовящей свернуться в свиток, когда мой локоть переставал прижимать его к столу.
«Здравствуй, Рональд! (зачеркнуто)
Дорогой Рональд! (зачеркнуто)
Любимый мой Рональд!
У меня все хорошо (зачеркнуто, зачеркнуто, зачеркнуто) все очень, очень плохо!
Я так устаю, что к вечеру едва доплетаюсь до постели, Василика треплет меня, как лен для кудели, лучший студент академии затевает против меня не доброе и угрожает, а за его спиной стоят два десятка студентов и кто-то еще, настолько злой, что страшно даже от его далекого незримого присутствия. Но хуже всего то, что ты не пишешь мне. Это десятое письмо, которое вновь останется без ответа. Если бы Альберт не рассказывал немного про твои дела, я бы умерла от тревоги. Куда ты пропал? Неужели тебе совсем не интересно что со мной происходит? Хоть слово, хоть строчку, хоть самые ужасные новости, только не это невыносимое молчание.
Все еще твоя невеста? (зачеркнуто, скомкано, выброшено в мусор)
На утро будильный камень не простучал. Он был безнадежно сломан и горсткой обломков лежал на прикроватной тумбочке. Я ни на секунду не усомнилась в том, кто причастен к этому. Месть была неубедительной, но причинила мне кое-какие неудобства.
Из-за этой маленькой неприятности я пропустила не только утреннюю тренировку, но и два первых урока. Учитель обычно ко мне относился благосклонно, но сегодня, был не в духе, и устроил разнос. Его не интересовали причины, он был равнодушен к тому, что я тяну двойную нагрузку. По его мнению, лучше бы я делала какое-то одно дело хорошо, чем два плохо. В глубине души я с ним согласилась, молча достала учебники и до конца уроков притворялась, будто меня нет.
Освальд наблюдал за мной со своей задней парты, от него легкой волной шло спокойствие и добродушие, будто вчерашний вечер и впрямь обернулся мирным чаепитием. Я села вполоборота и украдкой взглянула на него. Очень худой и высокий, в свободной, просто скроенной рубахе, он сидел, вытянув под столом длинные ноги с узлами больших коленей. Тут я вспомнила одну вещь, которой раньше не придавала значения из-за множества других проблем. Освальда не было на экзамене. Мало этого, за все время, что он учился со мной, учителя ему никогда не делали замечаний и ни о чем не спрашивали, даже если он опаздывал или занимался на уроках чем-то посторонним, а он занимался, причем постоянно, открыто, нахально испытывая их терпение и ничего не получая за это в наказание.
