– Вот и я о том же. Запомни, ты в моем доме не гостья, как сказала моя мать. Ты куплена за такие деньги, что ты себе и не представляешь. Поэтому ты здесь на правах игрушки, ясно тебе? И как с тобой играть я буду решать сам. Уяснила?
– Я не игрушка! – спокойно ответила я настолько, насколько это было вообще возможно в данной ситуации.
– Я что-то непонятно говорю? Ты куплена. Ты не у себя дома, где ты на равных с каждым. Здесь ты никто. И я хочу, чтобы ты это уяснила раз и навсегда. То, что мать моя стоит за тобой, еще ничего не значит. Я знаю, что она хочет сделать и на что надеется. А зря…Надо было вмешиваться в мою судьбу тогда, когда нужно было. Или наоборот. А теперь она своим поступком еще больше меня отдалила от себя.
– То есть вы будете гнобить меня за то, что у вас с ней произошло? Поступок настоящего мужчины. Браво, – горько усмехнулась я.
– Тебя гнобить? Я тебя умоляю! Ты и так вся дрожишь, хоть и пытаешься не выказывать этого. Ты как маленький зверек сейчас стоишь передо мной и пытаешься защищаться. Гнобить такую мышь испуганную выше моих сил, – усмехнулся он.
– Мне можно уйти? – наконец проговорила я, поняв, что никакого нормального разговора с этим мужчиной у меня не будет.
– Сними халат и рубашку, – проигнорировал он мою просьбу. – Хочу посмотреть, что купила мать за такие баснословные деньги и стоишь ли ты их.
– Вы в своем уме? – недоверчиво проговорила я, поскольку явно еще не до конца понимала, то ли он и правда исчадие ада, то ли просто смеется надо мной.
– Два раза повторять не буду, – грозно прорычал он.
– Не сниму! А хотите увидеть меня голой, то разденьте сами! – я почему–то думала, что он не пойдет на такое, поэтому так и ответила.
Мужчина медленно подошел ко мне и смотря спокойным, гипнотически взглядом своих серых глаз рванул халат так на мне, что половина некогда красивого одеяния осталась у него в руках.
– Сама снимешь или мне продолжить? – спросил он.
– Не сниму! – я вздернула подбородок, но губы предательски задрожали.
Я смотрела на него снизу-вверх, обхватив плечи руками, словно пытаясь защититься и не отводя взгляд смотрела ему в глаза, чувствуя, как по щеке потекла одинокая слеза. Бран протянул руку и коснулся моей щеки пальцем, проведя по следу, оставленному слезой. Я отшатнулась, словно он не коснулся меня, а ударил.
– Вервольфы редко плачут, – проговорил он, испытывающе глядя на меня. – Это еще одно доказательство того, как вы слабы, люди.
– Нет, это еще одно доказательство нашей человечности. Хотя вряд ли вы понимаете, что это такое, – мой хриплый голос словно эхо прозвучал у меня в ушах.
Мужчина повел бровью, затем кивнул мне на двери и сказал:
– Хорошо. Иди.
Я, все так же обнимая себя руками, в которых едва могла сдерживать дрожь, быстро вышла из кабинета и направилась к себе, где, закрыв дверь, сползла по ней и усевшись на пол заревела еще сильнее, понимая всю плачевность моего состояния. Вытирая слезы подолом того, что осталось от халата, я просидела так невесть сколько времени и когда в дверь постучались, нехотя поднялась на ноги.
– Кэтрин, – услышала я за дверьми голос графини. – Завтрак на столе уже как час тебя дожидается. С тобой все хорошо?
– Да, – прохрипела я, пытаясь унять то внутреннее чувство безысходности и протеста, которое прочно поселилось во мне с самого первого дня пребывания на землях вервольфов.
– Девочка моя. Открой, пожалуйста, – графиня явно слышала по моему голосу, то, насколько мне плохо.
