Сказки Торгензема - страница 4

Уже к концу зимы её положение стало заметным, горничные зашептались, и Бьянка порой, хоть и не очень часто, ловила на себе злорадные взгляды. Занятия в танцевальном зале пришлось прекратить, теперь она только слушала, как играл пианист и всё время плакала. Чтобы отвлечь её хоть немного, Реддон на свой страх и риск, пригласил в Торгензем портретиста. Увидев перед собой ослепительную, но печальную красавицу, художник тотчас влюбился, для художников это так свойственно, но портрет вышел великолепный. Лишь взгляд больших синих глаз остался печальным. Потом пришла весна, но даже весенние трели птиц и ароматы весны не принесли Бьянке воодушевления и радости, ко всему она чувствовала себя всё хуже и хуже, и доктор, озабоченный её состоянием, чтобы она перестала вставать с постели. Он очень опасался за здоровье своей подопечной, погружённую в бесконечную тоску и печаль, и не зря, беременность прервалась преждевременными родами. Ребёнок родился сильно недоношенным, это был крохотный мальчик, красно-синюшный, сморщенный, похожий на маленького старичка. Он даже не закричал, как положено младенчику, а тоненько, слабо запищал. Но Бьянка не слышала его, ещё за несколько часов до родов у неё началась горячка и бедняжка, едва разрешившись от бремени, лишилась чувств.

Юная красавица прометалась в горячке почти неделю, её выхаживали как могли. Бывало, что пожилые служанки вздыхали о том, что господь сжалится и заберёт на небеса несчастную мать и её дитя. Но усилия доктора увенчались успехом, и к началу мая Бьянке стало лучше, а потом уже она поправилась окончательно. Единственное, чего она теперь хотела – поскорее увидеть свою девочку. Пока состояние молодой матери вызывало опасения, её старались не разочаровывать, но дитя на приносили, ссылаясь на плохое самочувствие. А когда ей стало заметно лучше, доктор сообщил, Бьянка Скарлатти стала матерью крошечного мальчика, а вовсе не девочки. Сначала она вновь огорчилась и расплакалась. На что старая служанка Хельга, помогавшая ей, в сердцах воскликнула: «Да чем же провинился несчастный ребёнок, что сначала от него отказался отец, а теперь и собственная мать не рада его появлению в этом мире! Видно, не стоило его выхаживать Летиции, раз уж он такой нежеланный!» Бьянке стало неловко за свои слёзы и поведение, и она, устыдившись своего поступка, с готовностью приняла ребёнка на руки.

Летиция положила ей малыша. Он всё ещё был очень маленьким, но синюшность у него прошла, и он стал обыкновенным по цвету младенцем. Он спал в тот момент, когда оказался на руках у своей матери, а она с интересом разглядывала его, осторожно гладила по головке, трогала крошечные пальчики и ручки, и чувствовала, как наполняется счастьем и любовью. Малыш спас её от тоски и горя, вызванных человеческой подлостью. Он спас её, а Летиция, добрая, весёлая молодая кастелянша, так недавно родившая собственного сына и пожалевшая несчастного недоноска, выкормила и выходила сына Бьянки. Теперь он уже не пищал беспомощно, а звонко верещал, когда бывал голоден.

Бьянка хотела назвать его Маурицио Антонио, в честь своих отца и старшего брата, оставшихся в Италии, но Реддон только покачал головой, никто во всей Морее не запишет мальчика под иноземным именем, на то существовали особые распоряжения его королевского величества. Поэтому по просьбе управляющего имя в церковной книге немного переиначили и записали малыша как Мориса Антуана Скарлатти. И теперь Бьянка, склонившись над колыбелькой произносила нараспев с мелодичным акцентом: «Мо-ори-ис», а он начинал ей улыбаться своим беззубым ротиком. Они оказались очень похожи, оба синеглазые и аккуратные, даже улыбались теперь они друг другу совершенно одинаково. «Весь в мать, – проворчала Хельга и добавила уж совершенно невероятное, – значит, счастливым будет». Бьянка немного успокоилась и теперь с радостью предавалась материнству, отодвинув дурные мысли и тревожные ожидания. Она нежно нянчила мальчика, пела ему свои итальянские песни, что-то говорила на своём родном языке, а он серьёзно и внимательно слушал, словно старался понять смысл всего сказанного, а потом вдруг начинал весело перебирать ножками, будто хотел вскочить и поскорее побежать.