Марта всё также сидела у шумящего седого океана. Она молчаливо теребила пальцами гальку под собой, и лишь иногда что-то неслышно шептала. Её нежное платье с воланами по подолу и у груди вобрало в себя солёный терпкий воздух. Волосы Марты покрывала тонкая сиреневая шаль. За её спиной кто-то нёс огромное зеркало, делая это так, будто это само собой разумеется. В нём отразилась и Марта, и угол таинственно шевелящейся над головой шали, и океан с растерзанными тёмными облаками. Зеркало пронесли мимо, и реальность пришла в себя снова.
Мягкие плавные узоры в прозрачном синем воздухе переплетались, создавая новые фигуры и новые узлы. В эти соединения неслучайно попадали руками и ногами люди, которые случайно проходили мимо. И цепочки почти невидимых пересечений в воздухе жадно впивались в событийный план, захватывая людей, как марионеток, в свои любящие проиграться щупальца.
Вот они схватили одного зазевавшегося паренька, подсыпали ему в кофе какой-то дурманящей крошки, и он выплыл из кабака с рассеянной улыбкой. Дальше чудака уже вели щупальца, поддёргивая его за воротник и помогая быстрее оказаться в закрученной другими щупальцами воронке. Маленькие серые карлики уже перекроили реальность на свой лад, сшив лоскуты новой реальности. Людям осталось только попасться в их ловушки и сыграть уготовленную им роль. Лепестки Вселенной дрожат от нетерпения, от ожидания новых событий, в которых они смогут раскрыться и впитать в себя сок эмоций.
Парень шёл по улице, не подозревая, что вот-вот окажется в испепеляющем страстью ветреном пространстве. Волосы его уже шевелились от этих порывов. Он так долго ждал этого события, хотя и не сознавался себе до конца в этом.
Некоторые люди всю жизнь ждут одного единственного мига. Кто-то рождён, чтобы умереть в схватке. Кто-то, чтобы сказать сильные слова. Кто-то, чтобы молчать долгими вечерами. Кто-то, чтобы забраться на самую высокую гору и замереть от восхищения миром, раскинув руки и подставив лицо совершенству солнца. Этот же молодой человек был рождён для того, чтобы разбить тишину криком.
В этот убаюкивающе-сладкий вечер Питтер шёл к своей знакомой, с которой они частенько проводили вечера вместе. Когда он вошёл к Элис, она уже ждала его. В копне ее волос торчали две японских палочки, отчего лицо её делалось ещё прелестней. После ужина картошкой с бокалом хорошего французского вина на кровати Элис раздавались скрипы и стоны. Питтер принимал самое активное участие, но не ради этих стонов он был рождён…
Облака, чёрные, с острыми бивнями, плыли в посиневшем ночном небе. В каждом окне загорался медово-рыжий свет и медленно потухал. Шум прекращался, превращаясь в ровное дыхание спящего городка. Вздохи разволновавшегося моря слышны отчётливо, но и они не мешают спать. К тревожным приливам и отливам здесь привыкли уже все. И только приезжим спалось непривычно. Альвин спал, обняв Марту, но иногда он вздрагивал и внезапно открывал глаза. Утыкался снова в её затылок, вдыхал дурманящий запах сонного тела и снова засыпал. В соседней квартире старая женщина сквозь сон стонала полуоткрытым ртом, облизывала шероховатые губы ватным языком. Вся её комната пропитана была слегка ментоловым, травянистым запахом лекарств. Поразительно, как в её дряхлом изношенном теле ещё теплится жизнь. На столике возле высокой кровати с подушками стояла настольная лампочка и блестела иконка Божьей Матери, рядом стоял стакан с водой, в нём плавали челюсти. Рот у старухи стал совсем фиолетовым, словно эти фиолетовые тучные бегемоты в небе, с морщинистыми животами, которые так медленно идут рядком, подталкивая друг друга мордами.
