Первые два года они если куда и ходили, то по воскресеньям в музеи, а так – учеба, учеба и учеба. Даже золотых и серебряных знаний, полученных в сельских школах, откровенно не хватало для отличных оценок в Техноложке, получать же другие девчонки не привыкли, потому и старались не за страх, а за совесть. Это уже на третьем курсе они стали «выходить в свет» – на общежитские дискотеки да институтские вечера, завязывать мимолетные романчики, бегать на свидания и в кино. И Валюшка тоже не отставала от других! Сначала закрутила любовь с Павликом с третьего этажа, потом с Серегой со старшего курса. Впрочем, это только так называлось – любовь. Целовались да и все, даже до раздевания ни разу не дошло – парни оказались какими-то робкими, и сама Валюша сильно стеснялась: на красивое белье денег не хватало, старый же, стираный-перестираный лифчик показывать было стыдно.
А в феврале, только-только вернулась она из Карежмы, где отдыхала на зимних каникулах, пришло горе, упрятанное в почтовый конверт. Мать написала, что папа по пьяному делу пошел с мужиками на подледную рыбалку да все трое в полынью и провалились. Безвозвратно. Откуда в феврале в Северной Двине полынья? – не поверила обмеревшая до немоты Валюша, вспомнив, какой толщины лед сковывает по эту пору родную реку. А в следующих строчках и ответ нашелся: оказывается, там военные проводили какие-то учения, лед был подтоплен и покромсан, а мужики спьяну да в темноте недоглядели. «Уже всех и схоронили, – писала мать. – Тебя и тревожить не стали, все равно бы не успела…» С того дня и та малая помощь из дому, что присылали родители, вовсе иссякла. Откуда матери денег взять? На шее – двенадцатилетняя Верочка и дедуся с бабусей, у которых пенсия, как дедуся говорит, с гулькин хрен. А мать, кассирша в колхозе, много ли одна заработает?
Учитывая материальное положение Ватрушевой и отличную учебу, ее взяли на кафедру лаборанткой. На полставки. И еще двадцатку она зарабатывала, драя по очереди с Розой туалеты в кинотеатре «Балтика» у метро «Василеостровская». Денежное довольствие восстановилось в прежнем объеме, даже получалось на десятку больше, но вот времени не стало совсем. Какие там музеи! Какие прогулки по набережным! Какие свидания-поцелуи! Институт – лаборатория – метро – туалет – общага. Все! Валюша приползала домой на полусогнутых, забрасывала в рот, не видя, что-то из еды и сваливалась вмертвую до утра. Но к лету сумела даже кое-что подкопить, и когда после практики ехала в поезде домой, в хрустком, ярком полиэтиленовом пакете, что сам по себе был подарком для Верочки, гнездились любовно выбранные гостинцы для мамы, бабуси с дедусей и, конечно, младшей сестрички.
Бабуся, когда увидела Валюшку, запричитала: что с тобой, внученька? Кожа да кости, куда все делось? Голодаешь небось? А дедуся, крякнув, пристрожил: были бы кости, мясо нарастет! Наросло. За два летних месяца на парном молочке да домашней сметанке Валюша почти вошла в норму. По крайней мере, лифчик перестал болтаться на вновь налившейся груди, да и джинсы уже не сваливались.
А сегодня ей пришлось брюки Ванечкиным ремнем перетянуть: надела, собираясь в прокуратуру, а они прямо по колготкам к коленям и съехали. Катюшка засмеялась, говорит, мамочка, ты теперь как Дюймовочка: вся в одну штанину помещаешься…
* * *
Полковник Стыров был очень зол. И эту злость срочно требовалось на кого-то излить. Лучше всего – на Банщикова. Или Трефилова. Потому что это их прокол. Однако ни того, ни другого на месте не оказалось. «В поле», – сказала секретарь, имея в виду работу в городе.
