Я думаю, ни один мужчина не в силах забыть первую встречу с совершенной женской красотой. Как бы часто ни ловил он мимолетные проблески прелести на миловидных лицах, как бы ни светили ему яркие вспышки подобных звездам глаз, как бы ни влекли его соблазнительные очертания изящных фигур – все это были лишь мимолетные проявления красоты. Но когда все подобные расплывчатые и эфемерные впечатления соберутся в единый фокус, когда все фантазии о формах и красках обретут зримое и полное воплощение в одном живом существе, взирающем на мужчину словно бы из эмпиреев девичьей гордости и чистоты, то ему не стыдно потеряться от присутствия такого восхитительного видения, и он, несмотря на присущую ему грубую мужественность и силу, становится не кем иным, как рабом страсти. Так и я был ошеломлен и покорен без малейшей надежды на избавление, когда фиалковые глаза леди Сибил Элтон, обрамленные густой тенью темных ресниц, остановились на мне с тем не поддающимся определению выражением смешанного интереса и безразличия, которое должно указывать на тонкое воспитание, но обычно только пугает и отталкивает искренние и чувствительные души. Взгляд леди Сибил отталкивал, но от этого еще больше привлекал.
Мы с Риманесом вошли в ложу графа Элтона в театре на Хеймаркет между первым и вторым действиями, и граф – невзрачный, лысоватый, краснолицый пожилой джентльмен с пушистыми белыми бакенбардами – поднялся, чтобы нас поприветствовать, и с особой экспансивностью пожал руку князя. (Как я позже узнал, Лусио одолжил ему тысячу фунтов на весьма льготных условиях, что отчасти объясняло горячность дружеского приветствия.) Дочь графа оставалась неподвижной. Однако минуту спустя, когда отец обратился к ней несколько резко со словами: «Сибил! Это князь Риманес и его друг, мистер Джеффри Темпест!» – она повернула голову и, бросив на нас холодный взгляд, который я пытался описать выше, едва заметно поклонилась.
При виде ее изысканной красоты я сделался нем и глуп и, не находя слов, стоял молча, сконфуженный, в странном замешательстве. Старый граф сделал какое-то замечание по поводу пьесы, и я, хотя его почти не расслышал, что-то пробормотал наобум в ответ. Оркестр играл отвратительно, как это часто бывает в театрах, и рев духовых звучал у меня в ушах, как шум моря. Я не воспринимал ничего, кроме удивительной красоты девушки, сидевшей передо мной в белоснежном платье, с несколькими бриллиантами, сверкавшими, как случайные капли росы на розе. Лусио разговаривал с ней, а я слушал.
– Наконец-то, леди Сибил, – произнес он с почтительным поклоном, – я имею честь познакомиться с вами. Я видел вас часто, но так, как видят звезду, – издалека.
Она улыбнулась, но улыбка ее была холодна и еле заметна, так что уголки ее прелестных губ только чуть дрогнули.
– Не припомню, чтобы мы когда-нибудь встречались, – ответила она. – Но все же в вашем лице есть что-то странно знакомое. Отец постоянно говорит о вас, и мне, наверное, не нужно заверять вас, что его друзья – также и мои друзья.
Князь отдал поклон.
– Достаточно просто поговорить с леди Сибил Элтон, чтобы почувствовать себя счастливым и привилегированным человеком, – сказал он. – А быть вашим другом – значит обрести потерянный рай.
Она вспыхнула, а потом вдруг сильно побледнела и потянула к себе мантилью. Риманес почтительно окутал ее прекрасные плечи благоухающими складками. Как я ему завидовал! Затем князь повернулся ко мне и поставил стул позади ее кресла.
