– А ты надолго сегодня?
– Не очень, – говорю я.
Если Марджори уезжает, а Дон остается, я поеду домой.
– Хочешь прокатиться со мной в аэропорт? Потом привезу тебя сюда – к твоей машине. Правда, ты вернешься позже, чем обычно: самолет приземлится не раньше десяти пятнадцати.
Прокатиться с Марджори? Я настолько удивлен и счастлив, что долго не могу пошевелиться.
– Да, – говорю я. – Да.
Лицо горит.
По пути в аэропорт смотрю в окно. Я легкий, кажется, вот-вот воспарю.
– От счастья становишься легче, – говорю я.
Ощущаю на себе взгляд Марджори.
– Легким, как перышко! – говорит она. – Верно?
– Пожалуй, не как перышко… Скорее как воздушный шар, – говорю я.
– Мне знакомо это чувство, – отвечает Марджори.
Она не говорит, что чувствует это сейчас. Я не знаю, что она чувствует. Нормальный человек догадался бы, но я не могу определить. Чем больше я ее узнаю, тем большего не понимаю. И также не понимаю, почему Том с Люсией неприветливы с Доном.
– Том с Люсией, кажется, сердятся на Дона, – говорю я.
Она бросает на меня косой взгляд. Наверное, я должен понять его значение, но я не понимаю. Хочется отвести глаза, внутри все сжимается.
– Дон иногда настоящий козел! – говорит она.
Дон не козел, он человек. Нормальные люди иногда меняют значения слов, не договариваясь предварительно, и понимают друг друга. Мне давно объяснили, что «козел» на жаргоне означает плохой человек. Но мне не объяснили почему, и мне до сих пор непонятно. Если кто-то плохой и ты хочешь сказать ему об этом, почему не сказать прямо? Зачем говорить «козел», «свинья» или что-то в этом роде? Хуже того – они добавляют «настоящий». Настоящий козел – это животное.
Хорошо бы объяснить Марджори, что неправильно так называть Дона, но мне больше хочется узнать, из-за чего Том с Люсией на него сердятся.
– Это потому, что он не разминается?
– Нет! – У Марджори тоже немного сердитый голос, у меня перехватывает дыхание. Что я сделал не так?..
– У него дурацкие шутки, Лу. Он шутит над людьми. Несмешные…
Несмешные люди или несмешные шутки? Я знаю: иногда шутишь, а никому не смешно, у меня такое бывало. До сих пор не понимаю, почему некоторые шутки смешные, а мои – нет, но это правда. Мы минуем еще один квартал.
– Он шутил над тобой, – тихо произносит Марджори. – Нам это не понравилось.
Не знаю, что сказать. Дон над всеми шутит, даже над Марджори. Мне это не нравится, но я ничего не предпринимаю. Надо было? Марджори вновь искоса смотрит на меня. Кажется, ждет ответа. Я ничего не могу придумать. Наконец говорю:
– Мои родители говорили, люди не становятся лучше оттого, что на них сердятся.
Марджори издает странный звук. Я не знаю, что он означает.
– Ты все-таки философ, Лу!
– Нет, – отвечаю я. – Я недостаточно умный, чтобы быть философом.
Марджори вновь издает непонятный звук. Я смотрю в окно: почти приехали. Ночью взлетные полосы и пути руления подсвечиваются разноцветными лампочками. Желтый, синий, зеленый, красный. Жалко, нет сиреневых. Марджори паркуется на кратковременной стоянке, мы переходим дорогу для автобусов и идем к терминалу.
Когда путешествую один, люблю смотреть, как открываются и закрываются автоматические двери. Сейчас я иду рядом с Марджори и делаю вид, что двери меня не интересуют. Она останавливается у электронного табло вылетов и прилетов. Я уже нашел нужный рейс: самый популярный авиаперевозчик из Чикаго, прибытие в 10:15, вовремя, выход семнадцать. Марджори еще не нашла. Нормальным людям нужно больше времени.
