– Теперь еще фольгу, и победа! Ну то есть – все, что нужно.
Я тоже улыбаюсь и чувствую, как напряглись мышцы на щеках. Я понял, что значит «победа». Она всерьез думает, что я не понял? Я веду ее мимо центральных стендов к полкам с пластиковыми пакетами и одноразовой посудой, пищевой пленкой, пергаментной бумагой и фольгой.
– Мы быстро справились! – говорит Марджори.
Фольгу она выбирает быстрей, чем рис.
– Спасибо, Лу! – говорит она. – Ты мне очень помог!
Я думаю, рассказать ли ей про экспресс-кассу в этом магазине. Или она рассердится? Но она же упомянула, что торопится…
– Экспресс-касса… – произношу я, мысли вдруг путаются, я слышу собственный голос, ровный и тусклый: – В это время дня в экспресс-кассу часто встают люди с большим количеством покупок, чем нужно.
– Как неприятно! – говорит она. – С какого конца быстрей?
Я не сразу понимаю, что она имеет в виду. В очередь можно встать только с одного конца, а быстрота продвижения зависит от медлительности кассира… Марджори ждет ответа, она меня не торопит. Может быть, она спрашивает, какую очередь выбрать, если исключить экспресс-кассу? На этот вопрос я могу ответить: лучше идти к кассе, ближайшей к информационному центру. Это и сообщаю Марджори, она кивает.
– Прости, Лу, мне надо бежать! – говорит она. – Встречаюсь с Пэм в шесть пятнадцать.
Сейчас шесть ноль семь. Если Пэм живет далеко, Марджори не успеет.
– Удачи, – говорю я и смотрю, как она быстро удаляется, ловко обходя других покупателей.
– Вот она, значит, какая! – произносит кто-то за спиной.
Разворачиваюсь. Это Эмми. Как обычно, сердитая.
– Она даже не красивая!
– А я думаю, красивая, – возражаю я.
– Оно и видно! Ты покраснел!
Лицо горит. Возможно, я и правда покраснел, но Эмми необязательно было на это указывать. Невежливо комментировать чужую внешность в общественных местах. Я молчу.
– Ты небось вообразил, что она в тебя влюблена, – продолжает Эмми.
Голос у нее злой. Я вижу, Эмми думает, что я думаю, что Марджори в меня влюблена, но Эмми считает, что я ошибаюсь и Марджори меня не любит. Мне не нравится, что она это все думает, но приятно, что я столько всего понял по ее словам и тону. Еще несколько лет назад не понял бы.
– Я не знаю, – отвечаю я по возможности спокойно и тихо. На другом конце ряда женщина замерла с пластиковыми контейнерами в руках и поглядывает на нас. – А ты не знаешь, что я думаю. И не знаешь, что думает она. Ты пытаешься угадывать мысли, а это неправильно.
– А ты что, самый умный? – говорит Эмми. – Подумаешь, разбираешься в компьютерах и всякой математике! Про людей ты ничего не знаешь!
Вижу, что женщина подбирается к нам с конца ряда, прислушиваясь к разговору. Мне становится страшно. Нельзя вести подобные разговоры на людях. Нельзя обращать на себя внимание. Надо быть как все: выглядеть, говорить и вести себя, как нормальные люди. Если попытаться напомнить это Эмми, она еще больше рассердится. Еще раскричится…
– Мне пора! – говорю я Эмми. – Я опаздываю.
– Куда? На свидание? – спрашивает она.
Слово «свидание» она произносит громче остальных и с восходящей интонацией, присущей сарказму.
– Нет, – говорю я спокойно.
Если сохранять спокойствие, возможно, она отстанет.
– Я буду смотреть телевизор. Я всегда смотрю телевизор по… – Не могу вспомнить день недели, в голове пусто.
Отворачиваюсь, будто я и не собирался заканчивать предложение. Эмми отрывисто смеется, но больше ничего не говорит. Я торопливо возвращаюсь в отдел со специями, беру пачку молотого перца и направляюсь к выходу. Во всех кассах очередь.
