– Я курил, бросил. Тяжело в полётах, особенно в дальних. Легче было бросить совсем.
– Я тоже курила. Но у меня не было настоящей привычки. Я бросила легко.
– Чем ты вообще занимаешься?
– Я играю на скрипке.
Олег поднял голову и вопросительно посмотрел на неё.
– Ты это серьёзно?
– Абсолютно. Я играла в оркестре, потом вынуждена была уйти, теперь преподаю.
– Что преподаёшь?
– То же самое. Скрипку. Ты что-нибудь знаешь о классической музыке?
– Представь себе, знаю. Мои родители очень любили оперу. Они в Москве всё пересмотрели, и пластинки часто ставили. Очень многие оперы могу узнать по любому отрывку.
– А ты сам?
– Что?
– Ты сам любишь музыку?
– Я люблю рок. Джаз тоже.
– Ясно. А в оперу можешь достать билеты?
– Ты имеешь в виду в Большой?
– Большой тоже хорошо.
– Я попробую. Пошли. Посуду вымою после. Машину я здесь у вас оставлю. Там не запарковаться. Проедем остановку до Курского на метро, дальше пешком. Я знаю короткий путь.
Нора давно не была в метро и оглядывалась как туристка. Они вышли в длинный переход под путями Курского вокзала, прошли его до самого конца и поднялись наверх. Дорожка, выложенная плиткой, дома из красного кирпича – всё было новым, чистеньким и ухоженным. Нора совершенно не помнила, что тут стояло раньше. Может быть, она и не ходила здесь никогда.
Какое-то время они шли молча. Потом Олег задал ей вопрос, который, видимо, давно хотел задать.
– Ты замужем?
– Разведена. А ты?
– Я тоже.
– Дети есть?
– Дочка. Восемнадцать лет. Завтра мы с ней встречаемся. Сходим вместе куда-нибудь.
Они опять помолчали.
– Почему ты меня не спрашиваешь о детях?
– Боюсь задать неловкий вопрос. У тебя такое тело… Грудь совершенно девичья. Ты ведь не рожала?
– Нет.
– Не хотела или не могла?
– Не могла. Да и не хотела, пожалуй. Муж очень хотел детей. Ради него я четыре года лечилась, ушла из оркестра. А потом оказалось, что его молоденькая любовница забеременела, и он ушёл к ней.
– Ты его не простила?
– Это не мешает нам быть в приятельских отношениях.
– И моя меня не простила.
– У тебя что, ребёнок на стороне?
– Да нет, бог миловал. Просто я два раза влип в одинаковые истории. Ты понимаешь, вокруг молоденькие девочки, с виду такие лапочки, такие зайчики, так с ними легко, а потом вцепляются в тебя мёртвой хваткой, и начинается: слёзы, истерики, анонимные письма, звонки жене…. Первый раз Юля меня простила, на второй – подала на развод. Живёт одна с дочкой. Может кто-то у неё и есть, но я не видел, не знаю…
– Мужиков у вас мало. На всех не хватает. Вот они и кидаются на каждого.
– Спасибо. Утешила.
– Не обижайся. В Америке ситуация в точности наоборот. Мужчин много, женщин мало. Поэтому у нас эмансипация, феминизм за гранью здравого смысла, избалованные жёны, покорные мужья и так далее…
– Почему же ты не вышла замуж?
– Можно, я не буду отвечать на этот вопрос?
– Можно. Мы пришли.
Они поднялись по небольшой лестнице к дверям, за дверью – ещё по одной лестнице. «Подожди меня здесь», – попросил Олег и подошёл к боковому столу с брошюрками и буклетами. Он переговорил с юношей, стоявшим за столом, тот достал из-под буклетов два билета. Олег вернулся к Норе: «Пойдём. Гардероб там».
Нора отметила для себя, что он очень спокойно и уверенно держится, она ожидала большей скованности. «Этих самых „историй“ было, конечно, значительно больше. С такой располагающей внешностью и таким полем …. Не удивительно. Возможно, он этих бедных „зайчиков“ предупреждал, что не женится. Считал, видимо, честного предупреждения достаточно, чтобы избежать недоразумений. Если бы всё было так просто. Как-то он очень легко рассказал об этом. Маскируется? Разрыв – всегда серьёзная травма. И ребёнок. Он любит дочь, это видно. Что это? Я пытаюсь его оправдать?»
