Дочка мастью была в него: светло-русые волосы с рыжиной, личико чистое, но на плечах и руках —веснушки, и ростом в него, а тонкой косточкой – в мать. Ресницы длинные, но белёсые, бровки едва видны. Краситься она не любит. Красится только на дискотеку или на вечеринку. Эффект потрясающий, даже пугающий. Он больше любит, когда без краски. И так хороша. Ты смотри, как мужики на неё поглядывают! А этот господин кавказской наружности, круги нарезает, уже три раза прошёл туда-сюда и зыркает на неё. Пора вмешаться. Он сделал несколько широких шагов.
– Привет, дочка!
– Привет, папка!
Дочка потянулась к нему, и они расцеловались в обе щеки.
– Фу, какой ты колючий! Тебе эта «аляска» зелёная очень идёт. Там купил?
Олег огляделся. «Кавказский господин» исчез.
– Там. Вчера первый раз надел. Ты что же в такой юбке ходишь? Надо себя поберечь. Тебе ещё детей рожать. Моих внуков.
– Па-ап! Не занудничай! Ещё не мороз.
– Ладно. Что читаешь?
Дочь перевела глаза на раскрытую книгу.
«Я скажу тебе с последней прямотой, всё лишь бредни, шерри – бренди, ангел мой!» Это Мандельштам. Знаешь такого?
«Да что они, сговорились, что ли?»
– Нечего хихикать. Твой папка знает, кто такой Мандельштам.
– Ну, извини, я думала тебя кроме самолётов и войны двенадцатого года ничего не интересует.
– И в кого же ты у нас такая умная?
– В тебя, папка, в тебя. Пойдём.
Они вышли из метро, и зашагали вниз по Крымскому валу мимо парка Горького.
– Ты в парке Горького после его перестройки был? Нет? Обязательно сходи. Лучше, конечно, весной или летом, но и сейчас можно. А в том доме, на той стороне, скоро откроется выставка камней и всякой ювелирки. Сходим?
– Сходим. Если хочешь, купим там тебе подарок на Новый год.
– Папа, я тебя как раз собиралась попросить…
Дочь приостановилась и заглянула Олегу в лицо.
– … из наших трое едут на Новый год в Париж, меня зовут.
Она замолчала, ждала его реакции. Он быстро прикидывал, что он может сделать. У него была приличная сумма, которую он отложил на коттедж. Как раз сейчас ему предложили подходящий. Но и отказывать дочери не хотелось.
– Не получится? Нет, так нет…
– Билеты на самолёт я тебе сделаю, я в этом году свою квоту не выбрал. Но денег много дать не смогу.
– А сколько сможешь?
– Тысячу евро, не больше.
– Спасибо, папка! Больше и не надо. Ты у меня – золото! Может, я тебе тоже пригожусь?
– Я подумаю.
Они спустились в переход. Переход давно уже стал импровизированной картинной галереей. Всё здесь было рассчитано на вкус обывателя среднего достатка. Разнообразные букеты цветов, виды Москвы, большой набор церквей, собаки и кошки, для продвинутых клиентов – хорошо прописанные натюрморты в манере малых голландцев, портреты фантастических красавиц и красавцев в духе Волкова. Дочка Катя поначалу вертела головой, потом фыркнула: «Видано – перевидано, сплошной шаблон!» Олег поднял голову, и взгляд его выхватил худосочную изогнутую фигуру девушки со скрипкой в простой чёрной рамке. Олег присмотрелся, девушка оказалась длинноволосым юношей. Продавец полотна даже привстал, заметив интерес, но Олег прошёл мимо.
В кассе была небольшая очередь, человек шесть. Олег отдал дочери билеты и забрал её дублёнку. Когда он сдал пальто и оглянулся, Катя уже медленно поднималась по широкой мраморной лестнице. Двое молодых людей, шедших навстречу, как по команде оглянулись ей вслед. Мужчина, о чём-то говоривший с билетёршей, увидев Катю замер, вытянулся и не сразу вернулся к разговору. «Может быть, у неё такое же свойство как у меня? Как Светка говорила, „животный магнетизм“? Ну, Катька и характером в меня, на поводу у чужих желаний идти не будет. Всё-таки надо бы её замуж пораньше за хорошего человека и сразу детей».
