– И не видели, кто это был?
– Нет. Я спешила к себе. Номер Кретова не виден за поворотом коридора, а я не стала специально смотреть.
– Какие были шаги?
– Тихие, легкие. Они замирали, а потом слышались снова.
– Что ж вы вчера не сказали об этом оперативной группе? – удивился курносый.
– Я забыла, – призналась Алька. – Когда я их слышала, они не показались мне подозрительными. Ну ходит кто-то и ходит. Разве нельзя?
– Я думаю, в них и нет ничего подозрительного, – улыбнулся розовощекий. – Тем более против Рыбакова такие веские улики. Но я передам начальству ваши слова.
– Спасибо, – обрадовалась Алька. – Я еще хотела спросить. Вам никто из оркестра не рассказывал, как испугался Кретов после слов Рыбакова о расплате?
– Конечно, рассказывали.
– Вам не показалось это удивительным?
– Нет. Что тут удивительного? Рыбаков пригрозил, потом привел свою угрозу в исполнение. Не по злому умыслу, конечно, но, видимо, ваш дирижер предчувствовал, что так может получиться.
Алька промолчала. Ясно, мент думает так же, как остальные. Никто не уловил в поведении дирижера ничего странного. Может, и ей лишь почудилось?
– Ну ладно, – вздохнул парень. – С вами хорошо, но у меня еще целый этаж. Вы на чем играете-то?
– Мы? – с готовностью откликнулась Алька. – На барабане!
Парень заржал.
– Я б за тобой после дежурства зашел, барабанщица, – весело проговорил он. – Да ведь не пойдешь?
– Не пойду.
– А подружка твоя?
– А подружка – тем более, – ответила Ленка. – Вы идите, а то там наши мальчики заждались. У нас алиби общее.
– Ну барабанщицы! – Парень погрозил девчонкам пальцем и скрылся.
– Слава богу, отвалил, – с облегчением вздохнула Ленка и подавила судорожный зевок. – Теперь можно будет домой уехать. Хуже нет, чем целый день в гостинице без дела торчать.
Вечером зашел Чегодаев и объявил, что директор оркестра Глотов взял билеты на Москву на завтра в ночь.
Алька втащила в комнату чемодан, сиротливо томящийся в коридоре, прикрыла дверь и в изнеможении опустилась на тахту. Ну и что? Полный облом, даром только носилась с утра как угорелая. Поезд прибыл на Курский вокзал в семь утра. В восемь Аля уже была дома, оставила чемодан, скрипку, выпила чашку кофе и поехала в следственный изолятор. Убийство Кретова, естественно, вызвало резонанс не только в музыкальных кругах, но и во всей культурной среде страны. Пресса и телевидение моментально подняли шум по поводу гибели известного дирижера. Вмешалась Генпрокуратура, и Рыбакова, как подозреваемого по особо важному делу, в Москву привезли еще вчера, так что Алька надеялась… Неизвестно на что надеялась! Оперы посмотрели на нее как на сумасшедшую, ни объяснять ей что-либо, ни разговаривать с ней никто и не собирался. Какое уж там свидание с подследственным!
– Вы ему кто? Жена? – сурово поинтересовался пожилой майор, единственный, кого Альке удалось отловить на выходе из следственного изолятора и разжалобить.
– Нет, – помотала она головой, ежась и стуча зубами.
В помещение без пропуска не пускали, и, пока Аля попала на этого сердитого седого мужика, ей пришлось полтора часа простоять на улице. Как назло, в Москве вдруг ударил мороз.
– Невеста? – еще суше спросил седой.
– Нет.
– А кто? Сестра?
– Я с ним работаю.
– Девушка, не морочьте мне голову, – устало произнес майор, отстраняя Альку. – Свидание дается только с родными и близкими. И то далеко не так скоро, как вам бы хотелось. Ясно? – Он внимательно поглядел на понурую, притихшую Алю.
