– Ну иди сюда, котенок. – Он протянул руки, взяв ее к себе на колени. – Соскучился я по тебе со всей этой чертовщиной.
Васька принес девушку в спальню, уложил на широкую кровать, откинув покрывало, и принялся раздевать. Делал он это не спеша, с толком, и от его мягких, но одновременно властных прикосновений Алька заводилась все больше и больше. С последней снятой вещью она была уже готова, и Васька налег на нее всей тяжестью. Алька видела: он старается для нее, и сама честно выкладывалась изо всех сил. Но почему-то в решающий момент перед глазами у нее вдруг всплыло чуть насмешливое Валеркино лицо. Это сломало ей весь кайф, и как она ни пыталась прогнать непрошеное видение, оно продолжало преследовать ее.
Васька закурил, подозрительно покосился на Альку:
– Устала, что ли?
– Есть немножко, – виновато пробормотала она, проклиная себя за слюнтяйство и больше всего опасаясь, что Чегодаев рассердится и визит к нему окажется напрасным.
– А в гостинице не устаешь из койки в койку прыгать, – обиженно бросил он.
Алька почувствовала, как в голову ей ударила жаркая волна гнева. Вот гнида! Да как он смеет с ней так!
– Не твое дело! – Она вскочила и стала лихорадочно натягивать на себя одежду. Губы ее дрожали от обиды на Чегодаева, а заодно и на Валерку, словно тот был не в тюрьме, а нарочно явился побеспокоить Альку.
Васька молча курил, спокойно глядя на ее суету. Та резко рванула «молнию» на юбке, глаза мрачно сверкнули.
– Класс, – произнес Чегодаев. – Люблю, когда ты злишься, ни дать ни взять, разъяренная кошка. Аж глаза светятся.
– Пошел ты! – Алька дернулась к двери спальни, но Васька поймал ее за руку и крепко сжал.
– Погоди, не гони волну. Сядь. – Он с силой потянул ее руку. – Сядь, кому говорят!
Алька нехотя уселась рядом с Чегодаевым.
– Нравишься ты мне, Алина, – раздувая ноздри, пробормотал Васька. – Ох нравишься. Характер только скверный, но по мне – лучше такой, чем никакой, ни рыба ни мясо. Ну, мир?
Не дожидаясь ответа, он опрокинул Альку навзничь, распластывая на цветастой крахмальной простыне.
Заверещал мобильник, лежащий на тумбочке. Алька, проклиная всех любителей звонить Чегодаеву в пять утра, поспешно протянула руку и отключила телефон. Потом осторожно выбралась из-под одеяла. Васька во сне что-то недовольно пробормотал и отвернулся к стенке. Алька, тихо ступая по пушистому ковру, стянула со стула свои вещи и крадучись вышла из спальни.
Где Чегодаев может хранить адреса и телефоны оркестрантов? Алька юркнула в прихожую, торопливо обшарила карманы Васькиной кожаной куртки, вытащила толстую записную книжку. Боясь зажигать свет в коридоре, прошлепала на кухню, уселась за стол, открыла страницу на букву «К». Список телефонов оказался внушительным, но номера Кретова среди них не было. Немудрено – Васька знает Павла Тимофеевича так давно, что наверняка и адрес его, и телефон выучил наизусть. Как же найти то, за чем она сюда приехала? Поискать старые записные книжки, десяти-пятнадцатилетней давности, если только Васька забрал их с собой на новую квартиру? Сама Алька никогда не хранит бумажный хлам, но Васька – дело другое, он человек практичный и предусмотрительный. В полупустой квартире с минимумом мебели документы спрятать не так уж легко. Надо попробовать найти их.
Алька снова вышла в коридор, аккуратно засунула записную книжку обратно в куртку. На цыпочках приблизилась к двери спальни, прислушалась. Не дай бог, Чегодаев проснется и увидит, чем она здесь занята. Пожалуй, он догадается, для чего ей нужны координаты покойного дирижера. Ничего не скажешь, Валерку он здорово утопил, по полной программе. Не передал бы ментам слова Рыбакова о том, что Кретову «даром не пройдут» все его фокусы, может, те и не были бы так убеждены в Валеркиной виновности. И чего ему, Ваське, было так из кожи лезть, правду-матку резать? Крета пожалел, что ли? Они с ним в теплых отношениях были, Чегодаев в любимчиках ходил у Павла Тимофеевича.
