Корли посмотрел на Райвенука и сказал ему по-английски:
– Я сейчас про тебя буду рассказывать.
Райвенук важно качнул головой и вперил взгляд куда-то вдаль, и мистер Трелони в который раз подивился его медному, обветренному на солнце лицу древнего идола.
Проводник начал рассказывать:
– Мы, европейцы, называем их ирокезами, но это общее название, оно включает в себя множество племён… А вообще-то, ирокезы – очень воинственное племя, у них особо ценятся воинские заслуги мужчины, а женщины у них испокон века землю обрабатывали. И ещё занимались ирокезы рыболовством и охотой на бобров. А когда на своих землях они бобров перебили, то пошли на север, в Новую Францию. А там жили другие охотники – французы, которым это, конечно, не понравилось… И они стали вооружать против ирокезов других индейцев – гуронов и оттава. Было много войн, много крови. Только сейчас, говорят, спрос в Европе на бобровые шкуры стал стихать.
– Да, правильно говорят, – подтвердил капитан.
– И всё же мира здесь, в Канаде, никогда не будет… Ведь ирокезы пришлые здесь. И вся их жизнь, и весь уклад отличаются от уклада окружающих их народов… А потому живут они, не смешиваясь с другими, а, наоборот, всё время со всеми враждуя… Ещё ирокезы пользуются дурной славой за пытки и ведение войны до полного уничтожения врага. Они никогда не обменивают своих пленников, у которых есть только два выхода при пленении – усыновление или истязание. А вот сейчас новая война всем развязала руки.
– Скальпы добывают? – с видом знатока спросил доктор Легг.
– Ну, да, – ответил Корли. – И чем скальпов больше, тем воин у индейцев доблестнее… Но даже те племена, которые раньше не снимали скальпы, теперь, ради денег, занялись скальпированием. Да и то сказать: двести фунтов за мужской скальп краснокожего старше двенадцати лет, а за скальп индейской женщины или ребёнка – сто фунтов. Даже среди нас, европейцев, есть охотники обогатиться.
Никто ничего на это не ответил. Словно почуяв висящий в воздухе вопрос, Индеец Корли медленно проговорил:
– Я этим не занимаюсь… И Райвенук не занимается.
И тут где-то неподалёку рухнуло дерево, рухнуло с таким шумом, что задрожало всё кругом, а потом по зарослям и кустам пошло смятение, словно кто-то огромный и очень сильный в бешенстве ломал всё вокруг. Бумпо отчаянно залаял. Все вскочили на ноги, кроме Райвенука и Корли.
– Это гризли даёт нам понять, что хорошо бы убраться отсюда подобру-поздорову – мы зашли на его территорию, – сказал Корли.
– И что делать? – спросил капитан.
– Надо ему показать, что мы страшнее, – ответил проводник. – Давайте покричим все вместе погромче.
Он встал, набрал воздуху в широкую грудь и завопил:
– Ого-го!
С ним вместе закричали матросы, Платон, капитан и Роберт. После этого крика все вроде бы даже повеселели и заулыбались, и уже никто, почему-то, не боялся медведей.
– А что озеро Мистассини?.. Какое оно? – спросил капитан у проводника.
– Да озеро… Каких здесь тыщи, – ответил проводник, не очень, видимо, расположенный сейчас к разговору об озёрах: он сидел по-турецки и орудовал в зубах щепкой. – Ну, довольно большое… Лёд на нём лежит с ноября по июнь. По берегам – тайга, в тайге – звери… Куница, бобёр, норка… Рысей много и лисиц.
Тут Корли цыкнул зубом и, отвернувшись, сплюнул что-то невидимое в сторону.
– А горы в окрестностях есть, сэр? – спросил его мистер Трелони.
