Я же с этого момента превратился в лионского мясника… После удара обухом топора от головы крысы осталось лишь сплошное месиво, а хвостик и лапки крысиные перестали беспричинно и хаотично подрагивать по сторонам, дух покинул ее тело. Я отставил топор в сторону, вытер рукавом холщовой рубахи со лба пот и ошметки крысиных мозгов, подошел к камину и взял в свои руки мой любимый малиновый совок, хороший домашний совок, служивший мне верой и правдой не один годок. После чего возвернулся к крысоловке, разжал пружину и задвинул крысу на совок. Будешь теперь, сука, знать, чья это земля.
Вышел с совком на улицу… Ночь прохладная и ясная. На небе светит луна, свежо – светло как днем, я вступил в рукопашную схватку с противником. Луна правит бал – она сегодня светит ярче обычного и согревает своим холодком душу мою осиротевшую. Я приготовился к тому, чтобы отшвырнуть поверженную крысу за забор без всяких на то церемоний… На съедение завывающим за забором бродячим и голодным псам, сбежавшимся на предстоящее пиршество со всей округи…
Но в это самое время все затрепетало вокруг, псы прижали головы с хвостами к земле… и притихли. Недалеко от озера, прямо с его края, послышался едва различимый по звуку стук копыт. Вскоре слегка приглушенный ветерком стук перешел в отчетливый топот, послышалось лошадиное ржанье. А вслед этому поднялся сильный порывистый ветер, луна скрылась за облаками, на дворе стало темно, как перед грозой. Вековые сосны гнулись к земле, пожелтевшая и все еще не опавшая листва слетала с крон деревьев и опадала на землю. Я держал в одной руке совок с дохлой крысой, а другой ухватился за дверь, так, чтобы меня не оторвало от земли и не понесло вдаль по линии горизонта к заоблачным высотам. Но было разыгравшаяся стихия сразу и внезапно стихла. Так же внезапно стихла, как и поднялась до этого. Упругие деревья распрямились и обрели прежнею вековую стать, опавшие листья перестали кружить и легли на землю… Луна медленно выползла из-за облаков. Стало тихо на дворе… Так тихо, что я отчетливо слышал гулкие удары сердца в своей груди…
Теперь уже неподдельный голубой и лунный свет покрывал собой все – и небо, и землю, и горизонт… Стало светлее самого светлого летнего дня. Свет ночи поражал и предвосхищал мое воображение, он был ярок настолько, что самое яркое солнце в году меркло пред ним. А вскоре чуть вдали по линии горизонта в тишине ночи, под топот и стук копыт, показался и сам генерал. Он парил над землей с торжествующей улыбкой на лице и правил черным боевым конем… Генерал приближался ко мне… Он в этот момент был величественен и недосягаем. Генерал находился от меня на расстоянии птичьего полета. Я ждал, когда же он приблизится ко мне и я услышу от него главные для себя в жизни слова. Генерал словно застыл на месте, не приближаясь, но и не удаляясь от меня… Он смотрел в мою сторону и победоносно гарцевал конем, он был уверен в нашей с ним победе над крысиной стаей. Хотя бой еще и не был окончен. Генерал был великолепен собой, его глаза сверкали небесным счастьем. И тут, словно гром средь ясного неба, эхом донеслось до меня – с небес:
– Вадим… Достойных противников надо уважать!
– Mon general, но зачем убивать друг друга? К чему все эти жертвы, коль скоро, так и так, и все умрем. Кто раньше, кто позже… Зачем напраслину возводить вокруг себя?
– Затем, лейтенант, чтобы жизнь малиной не казалась!
