– А в Риме был один князь… – как ни в чем не бывало продолжила Кэролайн рассказ и начала посвящать Орелию в некоторые интригующие подробности мужского ухаживания. События, о которых поведал ее веселый, очаровательный голосок, ее разнообразные приключения, буде они известны, погубили бы ее репутацию навсегда – сомневаться в этом не приходилось, заключила мысленно Орелия в ужасе от того, что не может пока ничего изменить.
– Но, Кэролайн, ты хотя бы любила этого человека? – осторожно спросила она, прервав повествование о тайных поцелуях во время бала, о свиданиях, на которые влюбленные приходили переодевшись, чтобы их никто не узнал, о часах, проведенных лунной ночью на берегу серебристого озера…
– О, я совсем потеряла голову… я по нему с ума сходила… – томно призналась ей Кэролайн, полузакрыв глаза, и голос ее стал грудным и низким от внезапно нахлынувших воспоминаний.
– Но тогда почему же ты не вышла за него замуж?
– Да потому, что он женат!
Орелия вытянулась в струнку на сиденье ландо.
– Кэролайн! Как же ты можешь так неприлично себя вести – и вдобавок с женатым мужчиной!
– Да, это плохо, правда? Но, Орелия, он так красив, так обаятелен! Я была тогда так далеко от дома, и мне стало безразлично все, что я делаю. А кроме того, я еще горевала о погибшем Гарри и нуждалась в любом утешении, тем более если мне подвернулось такое…
– Но ты же притворяешься! Тебе всегда было безразлично все, что связано с Гарри! Единственный раз в жизни, когда ты действительно чувствовала себя несчастной, это когда Джордж уехал из Англии! – Орелия была в полном отчаянии. Есть ли какие-то средства образумить ее сестру? Ну что же с ней делать? Слова, как видно, не помогают…
– Но ты же не хочешь, чтобы я, как плакучая ива, печалилась о нем всю свою жизнь? – возразила довольно резко ей Кэролайн. – И позволь мне, Орелия, заявить тебе напрямик: я намерена весело проводить время и в дальнейшем! – И она упрямо вздернула подбородок в свойственной ей манере. – Маркизу безразлично, чем я занимаюсь и как себя веду, коль скоро не подаю повода к скандалу, – продолжала она, – и у меня будет полно денег на самые баснословные и потрясающие наряды. К досаде всех этих модниц, которые всегда смотрели на меня сверху вниз!
Кэролайн рассмеялась, но смех ее был язвительный и колючий.
– И вид у них будет весьма глупый, уверяю тебя, когда им придется оказывать знаки уважения мне, маркизе Райд! Им тогда придется лебезить передо мной и притворяться, что все мои поступки достойны их восхищения, хотя в душе они будут сгорать от зависти и ненависти ко мне, что приходится так унижаться!
Немного помолчав, Орелия неожиданно взяла пальцы Кэролайн в свои.
– Дорогая моя, не надо портить свой характер, ты же всегда была милой и добросердечной, но когда ведешь такие вот разговоры, то кажешься совсем другой, такой, какую я никогда прежде не знала, – вкрадчиво проговорила она с чувством. – Ты же никогда не злилась, никогда не была такой ожесточенной. Да, ты была несчастной – но это совсем другое. Больше всего я желала бы, чтобы ты стала счастливой по-настоящему, действительно счастливой!
Кэролайн в ответ сжала пальцы Орелии и, выдержав паузу, во время которой та затаила дыхание, не прерывая сестру, очень по-детски, очень тихо ответила:
– Я постараюсь, Орелия, я очень постараюсь, но, понимаешь, мне иногда кажется, что у меня в груди нет сердца. Я его где-то потеряла. Вместо него внутри у меня пустое место. Но я не собираюсь оплакивать эту потерю, хочу смеяться, хочу быть веселой.
