Лера приблизилась быстро: я почувствовал запах дешевых сладковатых духов, сигарет и мятной жвачки, которую она успела выплюнуть за секунду «до». Когда мягкие пухловатые губы накрыли мои, я ощутил и вкус этой жвачки. По неосторожности мы столкнулись носами, и я точно услышал задушенный ехидный смешок, но постарался не обращать внимания. Она стиснула меня за пояс через пуховик, углубляя поцелуй, и я медленно сжал ее талию.
Мы сплелись языками, а ладошкой я залез ей под кофту, погладил нежную кожу спины, но Лера почти сразу отстранилась. Глаза по-шальному блестели, и она облизала и без того влажные после поцелуя губы.
– Хватит тебе, – объявила она не без самодовольства. – А то уже руки распускать начал.
– Сама виновата, – отшутился я. – Слишком хорошо целуешься.
– А ты – так себе.
Не сдержавшись, я слабо двинул ее локтем в бок, чтобы ощутимо, но не больно. Тем более ее коротенькая, но объемная куртка точно смазала удар. Лера только рассмеялась, не став бить ответным ударом. А она могла бы: все-таки занималась боксом.
Мы дошли до угла ее дома. Жили в соседних: ее повыше, чуть новее, а мой дом стоял поодаль, к нему нужно было идти через двор. Поэтому я остановился за углом: ее бешеный папаша, не особенно меня любящий, и правда мог караулить у подъезда любимую дочурку.
Она чмокнула меня в щеку и посеменила прочь, закинув сумку-шоппер на плечо. Я так и остался стоять за углом, не высовываясь, и запихнул руки в карманы поглубже. Чем ближе был вечер, тем сильнее меня обдувало холодом, тем ярче на небе выделялись звезды. Сначала они отражались в Лериных карих глазах, а теперь – в грязных лужах под моими ногами. Я медленно побрел к своему подъезду, через двор. Старенький телефон в кармане совсем иззвонился: столько пропущенных от бабки принял, что точно чуть не взорвался.
Во дворе – хоть глаз выколи, темень непроглядная, и я постоянно спотыкался о неровный асфальт, то и дело проваливаясь в ямы. Едва не расквасив себе нос в неудачном падении, я стер о землю все ладони: на коже остались мелкие ссадинки, а в ранки где-то даже мелкие частички грязи забились.
– Блядь, – шикнул я себе под нос, вытирая ладони и так о не первой свежести джинсы, вытертые и растянутые на коленях. – По-другому этот день-то, блядь, закончиться не мог.
Теперь я шел аккуратнее и пристально смотрел перед собой. Перед концом узкой заасфальтированной тропинки передо мной пробежала черная кошка: я заметил ее только по горящим желтым глазам. Впрочем, ничего удивительного – черная кошка из плохой приметы поперек моей жизни пробежала в момент рождения.
Без страха перебежав ее путь, я остановился, чтобы показать кошке средний палец, но та уже юркнула в кусты, и даже черного хвоста на фоне сереющих листьев видно не было. Бабуленция бы точно пошла в обход: она – тетка суеверная, приметы для нее все равно что буква закона. Она точно знала, что разбитое зеркало – к несчастью, просыпанная соль ведет к беде, и с ножа есть нельзя.
Над подъездом лампочка опять не горела. Наш дом стоял внутри двора, окруженный другими домами, такими же или чуть повыше. Когда я оглядывался, то вокруг видел только каменные джунгли: сплошные закутки, проулки между зданиями, возвышавшимися до самого неба. Растительности было мало: деревья во дворах, небольшие аллейки у дорог, но летом, в жару, асфальт и дома раскалялись так, что были похожи на печку.
