Каждый ребёнок знал: нежить прошла многолетний путь, прежде чем научилась превращаться в упырей и начала питаться человеческой кровью. Сперва докучливые, но в общем-то безобидные болотники (а их в этих краях водилось больше всего) лишь тоскливо выли в топях и иногда заманивали к себе случайных путников. Затем всё чаще стали говорить об обескровленной скотине или о пьяницах, обнаруженных поутру в поле с разодранной шеей.
Мавна помнила, как пошли первые слухи о новой нежити. Ей было пять лет, и её, как и других детей, уводили по домам, когда возвращались дозорные: нечего слушать истории про то, как снова кто-то сгинул в болоте, не уснут ещё. Мать тащила их с Иларом за руки, брат упирался, выворачивал шею, а Мавна подсматривала украдкой, скосив глаза. Дозорные тогда казались ей могучими и рослыми, как дубы, и хотелось разглядывать их высокие сапоги и тугие луки за спинами. Мавну с братом уже почти увели, когда она услышала, как кто-то из дозорных сказал: «Мало им наших душ. Теперь хотят крови».
– Какое такое обличье? – нахмурился отец. – Хуже упырей? Что же, они стали чудищами о трёх головах?
Илар хмыкнул и покачал головой:
– Нет. Наоборот. Теперь у них всё меньше от чудовищ. Они уже могут становиться похожими на людей.
Мать прижала ладони к лицу, будто человекоподобная нежить была для неё страшнее, чем горбатые упыри с пастями, полными кривых зубов. Мавна осторожно спросила:
– Насколько похожими на людей?
– Да не отличить. Встретишь вечером на дороге девушку, а она – нежичка.
– Обернётся упырём и откусит чего-нибудь? – невесело пошутил отец.
– Смешно. Нет, но войдёт в село, а потом приведёт братьев. Обернутся ночью упырями, а к утру найдут всех без единой капли крови. Если найдут. А то и останется мёртвой целая деревня, и никто о том не узнает, пока через полгода не нагрянет заезжий путник.
– Хватит страшить на ночь глядя, Илар! – упрекнула его мать.
– Не страшу, – огрызнулся брат. – Говорю как есть. Людьми они становятся. Только повадки как были упырячьи, так и остаются.
– Так они и раньше были людьми. Заложные покойники и становятся нежитью. По-моему, для них вернуть человеческий облик – это как сделать круг, – неожиданно для себя сказала Мавна.
– Бессмертие? – Илар вскинул брови. Кружка сбитня перед ним так и оставалась нетронутой и исходила тоненькими струйками пара. – Вот так ты рассуждаешь? Не ожидал.
Мавна смутилась:
– Я не имела в виду ничего такого… Наверное, пойду спать.
Она поднялась из-за стола, собрала пустые кружки, наспех ополоснула их в ведре, взбежала по лестнице и шмыгнула к себе в комнату. Прислонившись спиной к запертой двери, она поняла, что сердце стало колотиться быстро-быстро, как у птички. Мавна прижала руки к щекам, совсем как мать недавно за столом. За окном привычно тянули песню жерлянки, с болот наползал туман – плотный, влажный, с запахом крапивы и тины.
«Они становятся людьми, – билась в висках единственная мысль. – Но людьми ли?»
В дверь осторожно постучали. Мавна вздрогнула и вцепилась в засов, не решаясь, открыть или, наоборот, придержать, чтобы не потянули с той стороны.
– Можно к тебе?
Голос Илара звучал глухо и мягко. Мавна облегчённо выдохнула и приоткрыла дверь.
– З-заходи.
Илар вошёл и заполнил собой всё пространство – так показалось Мавне. Она не привыкла видеть брата, высокого и широкоплечего, в своей комнатушке.
– Я знаю, о чём ты подумала, – сказал он и шумно выдохнул. – Прости. Я не должен был так говорить.
