Архаров входит в единственный на всю деревню кабак. Точнее – днем магазин, вечерами рюмочная. По краям, на грубо сколоченных лавках, за столами – местное старичье да ханурики. Архаров всю дорогу до кабака считал смены и не просчитался. Лера за прилавком и с теплой улыбкой кивает ему (всякий раз боится ее не застать). Лера еще молода, а уж о внешнем и говорить нечего, так что ее задержка в любимой Архаровым глуши ему удивительна. Он медленно подбирается, подтаскивает себя к мысли, что, может, и Лере эта глушь родная. Может, и она от чего-то отодвигается. Но Архаров не спешит с выводами, так как при разверстке скороспелых дальнейших действий со своей стороны боится просчитаться. Так уже раньше случалось.
Последняя стайка старушек, насплетничавшись вдоволь, уходит. Лера приглушает свет и, несколько напрягшись лицом, включает музыкальный центр под прилавком. Архаров подливает в кофе коньяка и кладет на стол блокнот. Без букв подолгу нельзя.
Не получалось писать с момента приезда Журавлева, и Архаров чувствовал, как в нем нарастала, распространялась пустота. В пустоте ухали слова Журавлева, позвякивало раздражение и подвывал страх утратить голос. Это тоже знакомо Архарову. Однажды не писал десять лет. Страшное, темное, пьяное время. Шабашил по лесам – зверея. Будто фонарь без батарейки.
В кабак вваливаются четверо незнакомых. Вернее, происхождение их известно Архарову – «черные лесорубы». В сезон много таких наезжает на незаконное, до излова. Архаров и сам, в те десять лет, промышлял мерзким. Рубщики обычно не засвечиваются в деревне, но Лера – достаточная причина, чтоб рискнуть и покуражиться. Устраивают свои небритые испитые морды за столом, и пока вполне себе тихие. После дневной валки слух устает от визга бензопил, и сейчас мужики расслабляют уши лирикой шансона из музцентра, а утробы – водкой. Архаров, обменявшись с ними упругими жесткими взглядами, возвращается к блокноту.
– А еще про молодежь нельзя забывать! – с порога начинает Журавлев, разглядев Архарова. Редактор в несколько разобранном состоянии. В старой архаровской фуфайке, из кармана которой торчит бутылка. Присаживается за стол. Архаров убирает блокнот и закуривает. – Самый сложный сегмент! Молодежь сейчас совсем не читает! Интернет, брат!
– Не так громко, – говорит ему Архаров, поглядывая за его спину на лесовиков и на Леру.
– Да-да… а что это за дрянь играет?! Так о чем это я… да… Молодежь сейчас, как Клондайк. Там, брат, столько золота. Надо только способы добычи подобрать. Все над этим бьются. Заберешь их – заберешь будущее. Да и поинтересней в смысле поклонниц, хе-хе. Пришлось поездить по фестивалям для начинающих, и могу сказать, что намного поинтересней, если понимаешь, о чем я.
У Журавлева всклокочены волосы. Нездоровый цвет лица, в котором багровое послебанное замешано с бледным отходным. Несмотря на фуфайку и болотники, он заметно выделяется, как шампиньон в шарабане с лесным грибным сбором. Архаров не поддерживает его с водкой, потягивая кофеек и посматривая по сторонам. Лесорубы становятся громче. Матерок набухает хмелем. Они попеременно подходят к стойке и, забирая заказное, подолгу кадрятся к Лере. Пока все пристойно, без протягивания через стойку ручищ, без раздражения несговорчивостью. Лера молодец – вежливая улыбка, но строгость во взгляде. Журавлев тоже обращает на нее внимание. Все чаще делает паузы, совершая корпусом пол-оборота в ее сторону.
