Слабо не влюбиться? - страница 33



В ответ мат. Потом угрозы. И снова мат.

Лапин смотрит на Соколова дикими ненавидящими глазами, но при этом продолжает затравленно отступать назад. Ответного удара не последует. Максимум, что может Демид, – это чесать своим грязным языком.

– Закрой рот! – рявкает Тёма, обрывая поток словесного дерьма. – Иначе мое колено передаст привет твоим кишкам.

Пыхтя, Лапин наконец распрямляется и убирает руки от лица. Его нос выглядит ужасно – распух и весь в крови. Наверное, это перелом.

– Ты пожалеешь, гад, – отзывается он тихо.

– И что ты сделаешь? Нажалуешься папочке? – насмешливо интересуется Соколов. – Ну так давай. Думаю, он уже в курсе, что его сын – трусливый гондон.

– Пошел ты! – Демид сплевывает прямо на пол и нетвердым шагом устремляется прочь.

17. Глава 16

– Тём, ну как дела? – после уроков догоняю друга в школьном холле. – К директору не вызывали?

– Пока нет, – он притормаживает, подстраиваясь под темп моих шагов. – Завтра, наверное.

Разумеется, Соколов вмазал Лапину за дело. Но мы оба знаем, что драки вне зависимости от их причин в школе, мягко говоря, не приветствуются. А значит, разборок с администрацией другу не избежать. Вызовут на ковер и будут дрючить: кто, кого, за что, зачем. Может, даже родителей пригласят.

– Слушай, я прям не знаю, что сказать… – заминаюсь. – Спасибо, что вступился. Ты был очень крут.

– Не за что, малая. За тебя любого порву, – парень сдувает со лба пепельную челку и распахивает дверь, пропуская меня вперед.

Выхожу на улицу, и по щекам ласковым дуновением прокатывается теплый сентябрьский ветер. Все-так ранняя осень – квинтэссенция красоты и пленительного изящества природы. Подуставший от изнуряющей августовской жары мир погружается в багряно-красные, желтые и золотые оттенки. Наполняется благородством и поэтическими образами.

Недаром ведь про осень написано столько потрясающих стихотворений. В каждом из них – частичка любви к рыжим листьям, что нарядным ковром устилают землю, к солнцу, которое уже не печет, но все еще греет, и к воздуху, пропахшему теплой сыростью, мелким дождем и, как по мне, пряным латте. Это мой любимый напиток в золотую пору.

– А ты не боишься, что Демид и правда отцу настучит? – оглядываюсь на друга, который тоже увлечен созерцанием осеннего пейзажа.

– Допустим, настучит, – переводит взгляд на меня. – И что дальше? Ну устроит Лапин старший скандал. Ну впаяют мне какое-нибудь наказание. Не смертельно.

– А если исключат? – спрашиваю с опасением.

– Не исключат, – с непоколебимой уверенностью заявляет Артём. – Не переживай, Вась, я тебя тут одну не оставлю.

Черт! Как же приятно ощущать его заботу! Прямо до мурашек приятно!

– Спасибо, Тем, – повторяю снова. – Ты лучший.

Соколов закидывает руку мне на плечо, и мы вместе, не спеша, спускаемся по лестнице. Вжимаюсь носом в его джинсовку и на секунду прикрываю веки от удовольствия. Тёма пахнет тепло, сладковато, а за счет терпких жасминовых ноток еще и очень «плотски».

Почему-то хочется его укусить. Задрать футболку и вонзиться зубами в мягкую кожу чуть ниже ключиц. Знаю, порыв максимально странный, но мои подростковые гормоны, всколыхнувшись, вдруг зажили своей жизнью.

– Ты домой? – губы парня касаются моего виска, и по спине пробегает волна тока.

– Да.

– Давай сначала заскочим в Мак? Перекусим.

– Хорошо, – улыбаюсь и прижимаюсь к нему чуть теснее.

На самом деле я не голодна, но любое времяпровождение в компании Тёмы мне в радость. Даже если просто придется сидеть и наблюдать за тем, как он пожирает гамбургеры.