Слабые люди - страница 16

"Это было прекрасно! Столько ощущений за каких-то десять минут полета!.. Этот холодок в груди, перерастающий в черную дыру миниатюрных размеров, которая словно стягивает внутрь кожу и… О, эта дрожь в конечностях, похожая на кратковременное онемение и этот вид, открывающийся с неба! В жизни не видывал подобной красоты! Зеленые холмы, блестящие крыши небоскребов в нескольких километрах от места посадки, маленькие– меньше муравьев– автомобили, выстроившиеся в цепочки на автострадах, совсем невидимые точки, которыми были обычные люди. Совсем, как я! Как я мог раньше себе в таком отказать, ума не приложу! Сколько всего я упустил, разбазарив жизнь на то, что не имеет абсолютно никакого значения, аж думать страшно! Я мог бы… я мог бы работать инструктором парашютистов, прыгать с невиданных высот хоть каждый день и зарабатывать много денег! Я бы мог жить так полно, как только мог, мог бы пойти, куда захочу! Жаль, что я все это упустил, но любые сожаления теперь не имеют значения– теперь же все неприятное позади, осталось там, в прошлой жизни! Надеюсь, что впереди меня будет ждать если не самое лучшее, то хотя бы достойное запоминания! Хотя к черту "надеюсь"– оно просто обязано быть!"

Проведя рукой по волосам, он счастливо улыбался, оглядывая небо над головой. В следующую же секунду О.Н. падает прямо на траву, сбивая камеру с треноги.

–щелк-

____

Запись 000028. 30.06.2024. 11:45

О.Н. пьет чай, придвинув к ногам прикроватный столик. Выражение лица задумчивое, немножко грустное. Глаза с прежней печалью глядят в камеру.

"Даже странно, как быстро радость от пережитого сошла на нет. Куда же это могло деться?"-с сокрушенным видом проведя ногтем по лбу, О.Н. продолжил, – "Я помню, как начал свой рассказ о себе в первой записи… И у меня сложилось четкое понимание того, что начал я не в том ключе, слишком мало о себе рассказав. Если я делаю эти записи, значит, делаю их для того, чтобы кто-то, заинтересовавшийся моей жизнью, смог узнать больше. Может, даже понять меня. Следовательно, у меня появилось желание рассказать о себе более полно. Так, чтобы зритель понимал, что то, что видно внешне, не всегда соответствует внутреннему. Надеюсь, что ты простишь мне мою сентиментальность, мой таинственный наблюдатель. Если, конечно, не выключил камеру после того треша, что творился раньше. Надеюсь, такого больше не повторится– я постараюсь держать себя в руках."

Сперва отпив из кружки, О.Н. отодвинул столик к стене и взял камеру. Неуклюже пересел с ней в кресло, положив на сведенные колени.

"Начать, думаю, можно с одной небольшой истории из тех, что принято рассказывать, говоря о себе. В общем, дело было так: мне исполнилось восемнадцать лет, когда родители отправили меня в институт, еле-еле дождавшись результатов экзаменов. Первое, что я услышал после оглашения результатов, было не "Поздравляю, сын, мы так тобой гордимся– ты даже не представляешь!", но "Дуй, сынок, в экономисты." Их план заключался в том, чтобы я отучился на одну специальность, со второго курса совмещая заочным обучением на техника по ускоренным курсам. Мне выдали папку с документами и сослали в общежитие, в этот спидозный муравейник, полный мух и их личинок, причем описание адресовано скорее не насекомым, но остальным обитателям этого места, имеющим руки, ноги, мозги и человеческий интеллект, столь несправедливо доставшийся им, а не, допустим, собакам. Помню, как в момент, увидев здание, я первым делом подумал: "Как это развидеть?", ведь я увидел серое обшарпанное здание с коричневыми, все в выщербинах, коридорами, дверьми из прогнившего дерева да покрошенную штукатурку на потолках. Отдельного упоминания заслуживают окна– в двадцать четвертом году, когда у каждого более-менее зарабатывающего гражданина имеются стеклопакеты из пластика, в общежитии были все те же старые окна из дерева. Почерневшие рамы, валяющиеся на карнизе хлопья краски. Фу, одним словом. Я спал и видел, как просыпаюсь у себя дома, в относительно уютной атмосфере без окружавших меня шакалов, так и норовящих что-нибудь стащить, будь то кастрюля свежесваренных пельменей или паршивая пара еще не дырявых носков. Естественно, проснувшись в реальности на матрасе с подозрительными бурыми пятнами, я не сдерживаясь издавал стон досады и ругался на чем свет стоит, но шепотом, чтоб остальных не перебудить, потому что вставал раньше всех– нужно было перепрятать ценные вещи, чтобы их не нашли. После этого я ел наспех сваренную лапшу с кое-как прожаренными котлетами, внутри которых вечно попадались то кусочки, подозрительно смахивающие на картон, то хрящики или черные горошины, то вовсе кусок проволоки, и шел по переходу прямиком в институт с чувством загнанности и безвыходности своего положения, на которое сам же и подписался в добровольном порядке. У меня было, помню, такое подавленное состояние, что временами я попросту впадал в тяжелую апатию и ничего вокруг не замечал. Всю мою мыслительную активность заело на одной мысли– покончить жизнь самоубийством или тянуть резину до конца? Да-да, я и раньше над этим задумывался… вернее, всю свою сознательную жизнь."