Слабые люди - страница 25

"Ну я же говорил!"– произнес довольный голос О.Н.– "С этим клоуном тоже что-то нечисто– уж больно он чист и гладок, его улыбка слишком довольная для добропорядочного человека! Я бы мог нагрянуть к нему домой, но, думается мне, я достаточно его припугнул. Тем более, что подобный ход– то, что от меня могли бы ожидать, так что придется несколько разочаровать фараонов."

–щелк-

____

Запись 000038. 17.07.2024. 23:59

Полутемная комната. В кадре лишь смятая постель, за кадром раздаются шорохи. Вот что-то мягкое упало на пол и покатилось из одного конца в другой. Спустя миг О.Н. возникает в кадре и садится у дивана. В руках нож, которым он тут же проходится по точильному камню.

"Был у меня случай в жизни– отправился на охоту с отцом в лес далеко от города. Отец у меня был охоч до трофеев, полученных из освежеванных животных, а потому не упускал возможности смотаться лишний раз. Как-то раз он взял меня с собой. Было мне тогда… кхм… да– лет пятнадцать. На его предложение, на которое, разумеется, отказ в качестве окончательного ответа был категорически запрещен, я ответил согласием и уже на следующий день мы отправились на охоту далеко за город, уходя вглубь леса У отца на тот момент был отпуск, так что можно было с полной уверенностью сказать, что эта поездка намеревалась стать долгой. Когда мы приехали и выгрузили ружья, припасы да рюкзаки со всякой всячиной,– а был уже поздний вечер,– я услышал волчий вой. Тихий, протяжный, горестный, он раздавался вновь и вновь. Затем его подхватили другие волки, устроившие целый концерт скорби. На отца это подействовало как матадор на быка– забыв о том, что вот-вот наступит ночь, он схватил меня в охапку, заставил бросить все как есть и потащил в лес. Было лето, а в наших краях лето означает только одно– ясная, светлая ночь и макушка солнца, робко выглядывающая из-за гор. Рыская среди деревьев, мы с ружьями в руках спешно, но тихо, приближались к источнику воя. В один момент отец остановил меня, сказал стоять и держать ухо востро, после чего ушел в неизвестном направлении, буквально исчезнув в хитросплетениях теней от деревьев. Спустя полчаса он вернулся и застал меня изрядно нервничающего– уже какое-то время мне казалось, что он решил бросить меня в качестве приманки. Или насовсем. Когда я его увидел, то от испуга вскинул ружье и выстрелил. Спасло его то, что я у него дурачком вырос и даже не зарядил патроны, а меня– мои слезы. Я и правда испугался, когда разглядел его! Успокоив меня несильным подзатыльником, он приказал быть мужиком и следовать за ним. Обойдя волков с фланга, которые и не думали удирать (словно не замечали нас вовсе), отец выстрелил из ружья в воздух. Вой тут же прервался– вместо него неподалеку от нас раздалось громкое рычание и небольшая стая волков, видимо, испугавшись громкого звука, ринулась прочь. Мы побежали следом. Я думал, что что-то пошло не так, что мы должны были их каким-то образом подловить, подобравшись как можно ближе, а не отгонять прочь. Ну конечно, я ни черта не смыслил в охоте. А вот отец смыслил. Для него охота была ничем иным как всего лишь игрой– потому он и сделал по-своему. Попал в яблочко. Услышав полный страдания и отчаяния визг, мы поднажали. Сердце у меня тогда так сильно стучало, что отдавалось в ушах. В боку страшно кололо, однако я не отставал– отца злить было нельзя, ведь он страшен в гневе! Мы приблизились… Я увидел окровавленного волка, обе лапы которого попали в капкан. Бедное животное выло, рычало, визжало, снова выло от боли, скулило, щелкая на нас зубами, бешено дергалось в попытке вырваться, да так, что мы услышали хруст сломанной кости. Пока волк кувыркался и вертелся, силясь выбраться, сдирая мясо со своих тощих лап, мой отец только смеялся и плясал вокруг него. В волчьи глаза было страшно смотреть– в них было столько злобы, отчаяния, невыразимого словами страха! Когда волк снова завыл, отец с размаху зарядил ему ботинком по голове, заставив кидаться на него и рычать еще громче. Из пасти целыми, не соврать бы, сгущенными кусками вылетала слюна, а в разорванной шкуре уже проглядывалась белая кость, которую можно было различить даже в сумерках. Волк метался то к отцу в яростных порывах, то прочь от него, гонимый страхом. В конце концов он сдался и просто тихо заскулил, обмякнув всем телом, не смотря ни на меня, ни на отца. Смех отца отдавался в ушах, подобно грому, и я жуть как захотел выстрелить ему в лицо. Но я не мог– он же мой отец! Так же нельзя, ведь подобные поступки противны самой природе! Так я думал тогда и потому просто застрелил волка, не позволив отцу насладиться его страданиями. С отцом после того случая не говорил полгода, а голова несчастного животного на следующей же неделе красовалась над зеркалом в гостиной. Как же– первый трофей сына! Я думал, что после того, как выстрелю, буду застрелен сам. Или, по меньшей мере, избит до полубессознательного состояния. Надо… надо было убить его тогда. Я ведь до сих пор слышу этот вой… и испытываю ту боль, что пришлось испытать… ему."