«Теперь вроде бы успеем! – подумала я. – Вот скотина!»
Последнее, естественно, относилось к Сергею. Он всегда принимал наиболее целесообразное решение, даже если оно было жестоко. И теперь, выбирая между матерью и ребенком – кому из них остаться в живых, – он отдал предпочтение матери в расчете на ее «репродуктивную функцию» – так это звучит на его языке…
Словно ему, профессиональному психологу, не было известно, каким стрессом оборачивается для матери трагическая потеря ребенка, особенно для современной городской женщины, уверенной в большинстве случаев, что она пришла в этот мир не бороться с многочисленными врагами за свое выживание, а для того, чтобы его украшать… Психика современного человека разорвана представлениями о том, как он хочет ощущать себя в этом мире, и реальными возможностями существования. Представления большинства женщин о желанном образе жизни, к сожалению, формируются чаще всего не реалиями их жизни, а уровнем их интеллектуального развития, степенью эмоциональности и общим состоянием культуры общества… С трудом могу представить себе сегодня городскую женщину, которая перенесет смерть ребенка без какого-либо расстройства психики и станет рожать еще и еще, наперекор судьбе и смерти.
«Чертов сухарь!» – подумала я негодующе и тут же вспомнила, несколько даже растерявшись, как этот «сухарь» говорил мне такие слова, от которых не только голова кружилась – все вокруг меня кружилось, кроме его склоненного надо мной лица, кроме его глаз, проникающих в самую глубину моей смятенной души, кроме его губ, жадно приникающих к моему телу.
«Стоп! – прикрикнула я на саму себя. – Опомнись! О чем ты думаешь? Ты должна думать о том, как помочь этим несчастным женщинам, многие из которых потеряли сегодня детей, а ты думаешь о себе, словно ты несчастней всех их. Прекрати сейчас же жалеть себя! У тебя и ребенка-то никогда не было».
На последней фразе я стиснула зубы, стряхнула с ресниц неожиданно накатившие слезы и, подхватив с кровати беспомощно смотрящую на меня молодую женщину, осторожно повела ее к лестнице на первый этаж, оберегая от толчков ее огромный живот и следя, чтобы она не шагнула мимо ступеньки, – живот мешал ей видеть, что у нее под ногами… Женщина вцепилась в мою руку побелевшими от напряжения пальцами и смотрела вперед широко раскрытыми глазами.
Я прошла с ней уже один пролет лестницы, когда до меня вдруг дошло – она же еще не родила! Что же она делает в послеродовом отделении на третьем этаже? Ведь родильное отделение на втором этаже… Как раз в нем и произошел взрыв…
– Послушай, ты как оказалась наверху? Ты же не родила еще! – Я остановилась на площадке между этажами и заглянула ей в глаза.
Кроме страха, в них ничего не было…
– Я не буду никого рожать, – забормотала женщина. – Я не хочу никого рожать… Мне и одной хорошо, мне не нужно никого. Оставьте меня в покое! Я… Я ненавижу детей!
Я с опаской покосилась на ее живот. Какое там не буду! Хочешь или не хочешь, а придется… И в самое ближайшее время, буквально – не сегодня-завтра.
На вид ей было лет пятнадцать. Я не удержалась и погладила ее рукой по голове.
– Как тебя зовут? – спросила я.
– Чайкина Лариса.
– Мы с тобой сейчас успокоимся и поговорим, вот только на улицу отсюда выберемся.
– Да! Я хочу уйти из этого ужасного места! Я не хочу ничего! Я не хочу видеть врачей! Они все мертвые… Я ненавижу мужчин…
