Я должен был догадаться. Обязан. Когда Мами́ написала, что я нужен ей, и срочно, я бросил все дела и бегом ринулся ей на помощь. Я ведь знал – сейчас время ее чаепития с Эммой. Но о чем я мог думать – это о том, что Эмма могла пострадать, споткнуться или, черт подери, упасть с холма.
Смехотворно. Ну и придурок.
Все стало очевидным, когда я практически выбежал на террасу и обнаружил свою бабушку, Сэла и Эмму сидящими в явной безопасности и спокойствии. Эмма взглянула на меня, а затем отвела взгляд, словно смущенная. Наверное, это было… из-за меня. Потому что всем стало ясно – моя хитрая бабушка надула меня.
Возникла загвоздка. Я мог бы развернуться и уйти, но это стало бы сигналом для Эммы, будто я не хочу находиться рядом с ней. И это было недопустимо. Я мог пытаться избегать ее, но не хотел быть грубым.
Подходя к столу, я почти испытывал боль. Эта женщина будто повернула какой-то выключатель в моем теле, заставив меня реагировать на каждое ее движение. Она вздохнула, и я это заметил, черт возьми.
– Мами́, – обратился я к своей коварной бабушке, – ты звала.
Она совсем не раскаивалась.
– А, да. Время пить кофе. Присаживайся.
Я клацнул зубами до боли в челюсти, подавил раздражение и занял свободное место напротив Эммы. Мами́ хватило хитрости не посадить меня рядом с ней, чтобы я не мог притвориться, будто Эммы здесь нет. Она усадила меня так, чтобы я ее видел. И, вашу мать, хотел ее.
Эмма оглядывалась по сторонам, словно оценивая обстановку и соображая, как действовать. Я не винил ее. Это неловко – оказаться втянутым в чужие схемы.
Моя бабушка – зло во плоти. Я всегда это знал. Черт, меня всегда забавляло, когда она обращала свои злобные силы против других, и, наверное, по этой самой причине я мучился на этом адском чаепитии. Карма – та еще стерва.
Я посмотрел на путь отступления. Шансов сбежать было мало.
Мами́ обратила свой орлиный взор на меня.
– Титу́, твоя чашка.
Подавив вздох, я протянул ей хрупкую фарфоровую кофейную чашку, которая казалась слишком маленькой для моей руки и могла разбиться от одного неверного движения.
Синие глаза оттенка индиго остановились на мне, золотые дугообразные брови изящно приподнялись.
– Титу́? Это твое прозвище? Ты не похож на Титу́.
Сэл хихикнул, подавившись кофе, а Эмма – черт возьми, даже имя у нее милое – скривилась, будто ей только сейчас пришло в голову, что, возможно, она груба.
Мами́ рассмеялась добрым и нежным смехом.
– В некотором смысле это означает «маленький мальчик».
Глаза Эммы расширились, когда ее взгляд метнулся к моему телу. В груди вспыхнуло пламя. Я проигнорировал это. Но пропустить мимо ушей легкую хрипотцу в ее голосе не смог.
– Маленький мальчик?
Я в аду.
Мами́ снисходительно улыбнулась.
– Ну, какое-то время он был маленьким.
– Должно быть, когда ему было два года, – добавил Сэл вполголоса.
Я бросил на него взгляд, и он подмигнул мне, прежде чем послать воздушный поцелуй.
– Два? – Мами́ покачала головой, а затем отхлебнула кофе. – Нет. Мой Титу́ был маленьким довольно долго. Только когда он начал играть… – Она прервалась так резко, что чуть не задохнулась, ее белоснежная кожа побледнела еще сильнее.
Внутри меня все сжалось и перекрутилось. Я почти привык к этому ощущению, теперь это случалось так часто. Лучше почти не стало.
Маленькая морщинка пробежала между бровями Эммы, когда она поняла, что что-то не так. Но Мами́ быстро собралась и натянула на лицо широкую улыбку.
