Женщина скромно опустила голову. Иосиф стоял сзади нее, слегка дотрагиваясь ладонями до ее плеч.
– И последнее… – добавил Кевин, – то, что мучает все человечество на протяжении почти двух тысячелетий… Скажи, Мария, правда ли, что Он… воскрес?..
Женщина подняла глаза на иноземца и сказала тихим, но ясным голосом:
– Как солнце, что воскресает каждое утро – так я видела Его перед собой. И сказала об этом всем, кто хотел меня услышать. И пусть каждый решает сам для себя: верить в это или нет…
* * *
Мотор «Сопвича» взревел и начал набирать обороты. Корпус биплана задрожал, потом робко тронулся с места и заскользил по песку – местами рыхлому, местами плотному – набирая скорость. Фанерные лыжи с диким шуршанием и треском терлись о поверхность Иудейской пустыни, но не врезались в грунт, как врезались бы шасси.
Прошло несколько мгновений, и, неуклюже подпрыгнув, самолет оторвался от земли.
– Оливер, ты гений! – крикнул ему в затылок штурман.
Пилот молча кивнул головой в знак согласия.
Набрав достаточную высоту, Оливер заложил вираж, чтобы сделать круг над местом недавней вынужденной стоянки. Оба летчика пристально смотрели вниз. Им очень хотелось помахать руками тем, о ком было написано столько противоречивых слов. Хотелось попрощаться с теми, кого само провидение послало для их спасения.
Но внизу никого не было – ни Марии в темно-серой симле, ни ее верного спутника Иосифа из Аримафеи, ни мула, на котором они везли свою нехитрую поклажу. Только след на песке – две глубоких борозды, оставленные накануне колесами упавшего биплана…
* * *
…Командир британских войск генерал Эдмунд Алленби считался отличным наездником и поначалу планировал въехать во взятый Иерусалим, по древней традиции, верхом на лошади. Однако, из уважения к городу, как к религиозной столице, одиннадцатого декабря тысяча девятьсот семнадцатого года он вошёл в него пешком…
Солнце, как рыжая кошка, неторопливо умывалось лохматыми лапами облаков. Жаркий июльский город, прислонившись боками к реке, тяжело дышал асфальтово-бетонной грудью бульвара. Было шумно и людно. Многочисленные летние кафе, толкаясь разноцветными грибами зонтов, безотказно поили всех желающих. Отовсюду гремели примитивные радиохиты сезона. Народ пил воду и пиво и не хотел расходиться по домам – по душным квартирам, где даже телевизоры грели воздух.
Вечерело. Легкие колебания горячего воздуха то и дело приносили из-за реки, из парка «Победа», новые звуки – там открылась дискотека. Колесо обозрения, которое в народе всегда зовут «чертовым», обозначилось в закатном небе разноцветным контуром из весело светящихся лампочек.
И вдруг как-то враз потускнело небо, окрасилось в иные – холодноватые тона. Это с юга, со стороны моря, тянулось к городу большое курчавое облако. Багровое, полновесное, с золотистой каймой по краям, пробитое насквозь бронзово-горячим лезвием заходящего солнца, оно было похоже на мешок за спиной Санта-Клауса, из которого на притихший город сыпались не по сезону искристые подарочные блестки заката.
В половине девятого Костя вышел из шахматного клуба. В его серых глазах плескалась растерянность. Может быть, это были слезы? Нет, отец давно научил мальчика мужественно относиться к неудачам, переживать поражения. Пойми, говорил отец, нет шахматистов, которые выигрывают всегда. Это закон. Просто нужно помнить об этом и не расстраиваться.
