Та мгновенно открылась и на пороге материлизовалась дородная женщина лет пятидесяти с накрученными на бигуди волосами и в домашнем, длиною до самых тапок, халате.
– Да что вы слушаете эту ненормальную?! Она уже всех замучила с этими узелками! Вы у участкового нашего спросите, сколько раз он с ней их пересчитывал. Уходит – завяжет, приходит – считает. Жизни совсем от нее не стало! – последнее соседка уже кричала.
– Узелки я завязываю, чтобы точно знать, лазила ты в мою комнату или нет! Вот сегодня я завязала десять, а пришла – узелков восемь. Значит лазила! Чего украла, говори!
– Ничего я у тебя, ненормальная, не крала! – выпучив глаза, закричала соседка.
– Товарищи милиционеры сейчас разберутся! – в ответ победно крикнула старуха.
А мы втроем стояли и хлопали глазами, смотря на эту перепалку.
– Лукерья Матвеевна, что у вас пропало? – вспомнил я о том, зачем мы сюда приехали.
– Так я, милок, не знаю, – неподдельно удивилась старуха моему вопросу.
– Вы позвонили в милицию и заявили о краже, – терпеливо напомнил я ей.
– Да, звонила, – и не подумала она отпираться. – Я же вам объясняю, – посетовала старуха на нашу несообразительность, – когда я уходила, завязала десять узелков, а пришла – их уже восемь! А значит в комнату опять эта прошмандовка лазила! – потерпевшая ткнула в сторону соседки основанием клюки.
– По-моему она не в себе, – к моему уху наклонился Скворцов.
А то я не вижу. Но просто так уйти тоже не могу.
– Лукерья Матвеевна, открывайте дверь. Будем устанавливать, была ли кража, – не обращая внимания на вытянутые лица коллег, попросил я старуху.
Да, я тоже не в восторге от того, что вместо разоблачения маньяков, должен какими-то узлами на нитках заниматься. Но, если начал, то надо доводить дело до конца.
Провозившись с мифической кражей больше часа, мы наконец покинули нехорошую квартиру и вышли во внутренний двор, где царила вечерняя тишина. Еще бы куривший рядом с машиной сержант Крапивин не загрязнял воздух, было бы совсем умиротворяюще.
Заработавшая рация прервала короткий отдых, и пришлось возвращаться к работе.
– Какая баба? Ничего не понял, – водитель пытался дознаться до сути сообщения. – Голая? По улице бегает? Ну а мы тут при чем? Патрульных к ней посылай. Ясно. Едем, – Крапивин матюкнулся, но уже не в прямой эфир, – Все машины заняты, а мы ближе всех, – огласил он нам результат переговоров с дежурной частью.
– Ну хоть на голую бабу посмотрим, – отозвался с заднего сидения Скворцов.
– Ага, больше с этой гребанной работой голых баб и увидеть негде, – поддержал его хохотом Крапивин.
– Ты же женат, – напомнила ему Котляр.
– Жена с крохой к теще уехала. Сказала, что ноги ее в этой общаге больше не будет. Так что мне кровь из носа надо малосемейку получить. А то буду как Скворцов каждой голой бабе радоваться, – вновь заржал сержант.
Котляр, поморщив носик, уставилась в окно.
Минут через пять мы увидели, ту, которую искали. В глубине квартала из пятиэтажек по второстепенной дороге бежала девушка. Преследующие ее двое парней, играя с жертвой, то и дело хватали бегунью за руки, дергали за косу, пихали в спину, от чего девушка спотыкалась, но упорно двигалась вперед. Абсолютно голой она не была. Но не считать же за полноценную одежду разодранный свитер, что едва закрывал ее бедра. Обувь у нее и вовсе отсутствовала, и по стылому асфальту она бежала в носках.
