После первого курса собирались на лето в стройотряд. Но тут одна из нашей комнаты сказала, что комитет комсомола предлагает летнюю отработку в пионерском лагере. И мы ухватились за это предложение. Признаться, тяжёлой строительной работы я боялась. Эх, кабы знать…
Ну, о деятельности в качестве пионервожатой я рассказывать не стану. Много было и трудного, и смешного. Самым важным для меня стала учебная метеостанция неподалёку от лагеря, на которой не то практику, не то за стройотряд отрабатывали, не то просто подрабатывали студенты из МФТИ. Парни были старше нас, уже на пятый курс перешли. Вот и случилась первая любовь, она же последняя. Выражаясь высокопарным языком, с высоты прожитых лет я вижу, что любви-то никакой и не было. Валера был просто ходок. А я… возраст такой, когда любви хочется. Причём не плотской, а просто элементарно чтобы кому-то нужна была. А я со смерти мамы никому нужна не была, это я отчётливо понимала. Хотелось семьи, чтобы муж, дети, чтобы они меня любили, и я их любила. И только такая наивная девчонка могла подумать, что этот избалованный барчук хочет того же.
Словом, наша связь продлилась месяца три, пока не обнаружились последствия. Но я уже к тому времени ему поднадоела. Реже стали встречаться под предлогом работы над дипломом. Ну, а при сообщении о беременности он так испугался, стал бормотать «я подумаю, я решу вопрос», что даже я, такая простушка, поняла, что всё кончено. Однако через пару дней он позвонил на вахту в общагу и пригласил на встречу. И суёт он мне в руки свёрток. «Что это?» – спрашиваю. «Деньги и адрес. Мама договорилась, тебе аборт сделают с анестезией». Меня это слово стегануло – аборт. Я в него этим конвертом запустила: «Жаль, что твоя мама двадцать два года назад себе аборт не сделала!» Естественно, больше мы никогда не виделись, и слышать я о нём ничего не слышала.
На выходной поехала домой. Отец с тёткой какие-то не такие, не то приболели, не то поругались. Но мне тянуть с разговором нельзя. Сообщила, что беременна, и что замуж меня не взяли. Тётка вопила. Сцена была безобразная. Потряс меня отец. Он хватал её за руки и бормотал: «Любочка, ты только не волнуйся». Тётка хрястнула дверью. Вернулась через полчаса. Спокойно сказала, что договорилась об аборте. Я даже засмеялась: нужно ещё моё согласие. Тётка сказала: «А мы тебе такой укол сделаем, что согласишься». Мигнула отцу, он меня скрутил бельевой верёвкой замотал и в мою комнату… да уже не мою, они там ремонт затеяли… словом, на кровать бросили. А чтобы не орала, ещё кляп в рот засунули.
Ты бы знал, что я в ту ночь пережила! Краской воняло невыносимо, слёзы от глаз текли, нос закладывало, а рот забит. Вполне могла насмерть задохнуться. Но не суждено было. Увидела шпатель строительный на полу. Доползла, ручку его в щель в полу загнала и верёвку перепилила на руках. Потом с большим облегчением освободила онемевший рот, ноги освободила.
Вот удивительно, что такая овца, как я, в тяжёлую минуту не запаниковала и не опустила руки. Абсолютно бесшумно собрала свою одежду. Много её получилось: зимняя, летняя. Помню, пришлось взять один средний такой чемодан, с которым я ездила обычно, ещё здоровенный немецкий, дедушкин, который на два ремня застёгивался. А что в них не поместилось, сложила в большую картонную коробку. Спустила вещи в подвал. Пешком через весь город шла с чемоданом и коробкой. Запихнула их в камеру хранения, вернулась за большим чемоданом, и тут обида взыграла. Поднялась в квартиру. Комната-то моя почти полностью отремонтирована была: потолок побелён, стены поклеены, рамы и двери покрашены. Отец пол только начал красить, когда я внезапно приехала. Ну и… устроила я им ремонт! Стала обои срывать, но получалось очень шумно. Тогда взяла кисть и половой краской расписала стены, клеем и краской намазала окна, а остаток вылила перед дверью в их комнату. И поволокла большой чемодан к первой электричке.
