Лицо это недолго оставалось молодым: через пару секунд оно начало худеть, бледнеть, под глазами возникли тени, а на щеках и на подбородке проступила густая седоватая щетина. А потом постаревшее лицо и вовсе пропало – его будто снесло потоком воздуха. И на смену ему пришла череда быстрых, почти неуловимых для глаза трансформаций. Николай Скрябин едва успевал различить мужские или женские черты на новом лике, как они уже сменялись новыми.
Зато два последних лица он разглядел великолепно. Одно принадлежало Святославу Сергеевичу Данилову. А второе – ему самому. И черты его лица отображали такое негодование, такую сардоническую язвительность, что почти казались чертами старика. Николай даже расстроился при виде этого. Но тут лицо Назарьева внезапно расправилось и обрело свой изначальный, натуральный вид.
Андрей Валерьянович выпустил выцветший красный мячик из рук – положил на стол. И часто, мелко задышал.
4
– Это и было мое заключение, – сказал Назарьев. – То, что вы увидели. Так уж работает мой дар. Это приходит и уходит помимо моей воли. Управлять своим даром я не умею, к сожалению.
– Невероятно! – воскликнул Миша. – Вы показали нам всех, кто когда-либо держал эту вещь в руках.
Но Николай восторга своего друга не разделял. Увиденное впечатляло, вне всяких сомнений. Но очень мало давало им в плане текущего расследования. Да еще и, к тому же, никак не характеризовало личность самого психометрика – Андрея Назарьева.
– И вы ничего не можете прибавить от себя? – спросил Скрябин. – Дать какой-то комментарий?
– Да если бы я это мог – меня, наверное, приглашали бы для расследования самых громких преступлений в СССР! Увы: я даже не знаю, что вы видели, пока я держал эту вещь.
Скрябин взял сатиновый мячик со стола и опустил обратно в бумажный пакет.
– Хорошо, – сказал он, – тогда на сегодня – всё.
– Но ведь я так и не сделал никаких записей, – напомнил ему Миша.
– Запиши: товарищ Назарьев отрицает, что ему известно, кто мог фальсифицировать результаты расследования и с какой целью.
Бывший слушатель богословских курсов слегка подпрыгнул на стуле при этих словах и уже открыл было рот – намереваясь внести какие-то уточнения. Но Скрябин и Кедров (который на ходу быстро карябал что-то в своем блокноте) уже вышли в коридор.
5
Следующим номером в списке Скрябина значился Федор Великанов. У лейтенанта госбезопасности своего кабинета не было, так что Скрябин с Кедровым перехватили его, когда он возвращался с обеда – выходил из столовой НКВД. А теперь они втроем сидели в кабинете Николая. Но Скрябин допрос не начинал – прислушивался вместо этого к тому, что происходило наверху, этажом выше.
Прямо над ними располагалась библиотека – хранилище документов проекта «Ярополк». И Скрябин всегда считал это помещение самым тихим на Лубянке. Считал – вплоть до сегодняшнего дня. Поскольку, едва он сам, Кедров и Великанов в кабинет вошли, прямо над их головами раздался дробный перестук чьих-то шагов. Через библиотеку словно бы кто-то пробежал, хотя стеллажи в ней стояли так тесно, что и ходить-то между ними можно было лишь бочком, приставным шагом.
Миша тоже услышал шум, удивленно поднял глаза к потолку. А вот Федор Великанов внимания на странные звуки не обратил – продолжал себе сидеть рядом с письменным столом Скрябина, с любопытством разглядывая книги и артефакты в шкафах. Это был довольно привлекательный мужчина двадцати шести лет от роду, высокий, с тонкими чертами бледного худощавого лица. Его сухопарая фигура заставила Скрябина вспомнить изображения с древнеегипетских фресок: Федор Васильевич здорово напоминал долговязого широкоплечего египтянина с головой ибиса. То есть, по сути – древнеегипетского бога Тота. И Скрябин, вслушиваясь в звуки беготни у себя над головой, всё же успел про себя подумать: наверняка и сам Великанов об этом сходстве знал, коль скоро он окончил истфак МГУ.
