– Но ведь можно было послать отдельное требование?
– Можно, – вздохнула Ищенко. – А потом дело прекратили…
– Ну что ж, вопрос ясен. Может, и правильно. Говорил я с Завражной, но без толку. Странный человек. Все время куда-то нос воротит. Молчит. Боится, что ли…
– Просто вы ничего не знаете о ней.
– А что такое?
– Глаза у нее одного нет. Искусственный.
– Вы с ней виделись?
– Нет. По разговорам.
Да, товарищ Чикуров, тебе следует поставить в случае с Завражной двойку за наблюдательность. Но я не сдавался:
– Мало ли людей с увечьями. Свыкаются. У нас в институте был один слепой студент. Общительный, веселый человек. В красном уголке, в общежитии, первым приходил к телевизору. Не пропускал ни одного нашумевшего спектакля…
– У кого как. Маша была, как говорится, первой девкой на деревне. И пела, и плясала, парни хороводом под ее окнами ходили. Не один синяк под глазом был из-за нее поставлен. А когда года два-три назад парнишечка за ней увивался, говорят, влюбилась девка по уши. На мотоцикле катал. И докатались, в овраг угодили. Ему ничего, а она глаза лишилась. Дело к свадьбе шло. Он, залетный, как она попала в больницу, лыжи навострил и был таков. Вышла Маша изуродованная, кавалеры подевались кто куда. Конечно, девчат вокруг много и все у них на месте. Надо же, угораздило лицо испортить. Пусть бы какая другая отметина, на руке там, на теле. А тут – самый главный вид. Молодые, они прежде всего на парад смотрят. Душа, можно сказать, на самом последнем месте… Вот и получилось, что от вчерашней павы отвернулись. Мало кто выдержит такое. Ушла в себя. А с Залесской быстро сошлась. Но все-таки Мария вышла замуж. Залесская в этом сыграла не последнюю роль. И вдруг – совершить самоубийство. Думаю, очень на Машу подействовало.
– Подействовало, конечно. Я с вами согласен. Но, наверное, семья лечит…
– Кого лечит, а кого калечит. Говорят, правда, мужик у Маши спокойный. В обиду не дает. Она очень добрая на самом деле. Застенчивая.
– И все-таки мне нужно, чтобы Завражная была пооткровенней.
Серафима Карповна кивнула:
– Верно. Меж подругами редко бывают тайны.
– Что ж, попытаемся еще раз. Теперь, Серафима Карповна, вот о чем. Об Ильине.
– Главный агроном?
– Он. Вы что-нибудь знаете о нем?
Ищенко достала новую папиросу.
– И тогда, с прежним следователем, разговор о нем заходил. Болтают по селу, что его с Залесской часто видели. Якобы даже в ресторане Североозерска.
– Ну и что?
– Так ведь как болтают: сам, мол, не видел, люди видели, мне сказывали. Как только начнешь уточнять – следов нет. Все в кусты.
– Можно было спросить у работников ресторана.
– Можно, конечно. Следователь был у секретаря райкома, товарища Червонного. Ильиным интересовался.
Червонный его хорошо характеризовал. И после этого – все. Любые действия по отношению к главному агроному мы прекратили.
– И все-таки, Серафима Карповна, Ильиным мы займемся.
– Это задание?
– Да. Первое. Второе – Станислав Коломойцев.
Ищенко усмехнулась:
– Знаменитая личность.
– Вот как?
– О-о! До сих пор помнят.
– Расскажите.
– Самородок. Художник. При Залесском еще выставку в клубе организовали. В Барнаул хотели везти. Да это несчастье случилось. Залесский не успел, уехал. А гонору у парня теперь на весь век хватит…
– Я тоже это заметил. Так что постарайтесь выяснить, в каких он был взаимоотношениях с семьей Залесских. С Аней.
Серафима Карповна кивнула.
– И еще. В июне – июле здесь были приезжие. Механизаторы, студенты. Хорошо бы поработать и в этом направлении…
