Что-то я не припоминаю, чтобы вообще что-то пила, во рту простиралась пустыня, со свойственной ей сухостью. Даже почудилось, будто я ощущаю скрип песка на зубах.
Сейчас же я с трудом могла поднять руку вверх, да что там, глаза по-прежнему отказывались открываться полностью, дозволяя смотреть на мир сквозь дрожащие ресницы. Отвратительное состояние!
— Не вставай, деточка, ты потеряла много сил, — прощебетали где-то надо мной, прежде чем обезвоженных губ коснулось что-то прохладное. — Пей, деточка, пей.
Нерешительно раскрыла губы, чувствуя, как на язык попала горькая вязкая жидкость. От горечи, взрывом ударившей по чувствительным после засухи рецепторам, скривилась.
— А теперь глотай. А ты думала,— над ухом хмыкнули, —сначала энергию бесконтрольно расходуют, забывая, что лекарства – это вам не сладкий пряник.
Поборов приступ тошноты, подкатившей к горлу, с усилием заставила себя сглотнуть вязкую, горькую жидкость. Гадость какая!
— Умница, теперь отдыхай, — мягко произнёс женский голос, что-то поправив на мне.
Сопротивляться не было сил. Уж не знаю, что было намешено в то жидкости, при мыслях о которой меня всю передергивало, но она умело завлекала в сонное царство.
Вязкая тягучая тьма окружала, не позволяя и помыслить выбраться из неё, не оставляя ни малейшего шанса на спасение. Увязнув, вдруг почувствовала, как ноги что-то едва уловимо коснулось. Попытка дёрнуться, уйти, ни к чему не привела. Вытянув руку вперёд – ужаснулась, тьма поглотила и её. Липкий холод окутал, захватив в свою власть, заставляя дрожать от накатившей волны паники. Ноги снова что-то коснулось, настойчиво, прикосновение показалось неумолимо долгим, изучающим, оттого ещё более мерзким.
Я готова была завизжать от страха, кричать в поисках помощи, но из горла вылетали лишь искореженные хрипы. То, что настойчиво и едва уловимо касалось ноги, вдруг осмелело. Ухватив за стопу, резко утянуло меня вниз, во тьму, с громким хлопком сомкнувшуюся над головой.
Не встретив сопротивления, глаза распахнулись, чтобы тут же болезненно сощуриться – белый свет ослеплял своей яркостью. Что это, больничная палата? Выбеленный потолок, ширма вокруг одиноко стоящей кровати, тоже с белыми простынями. А на груди лежало тёплое рыжее одеяло - вот что давило всё это время своей тяжестью! Неужели все, что мне привиделось, лишь плод моего воображения, помутнённого речной водой?
— Я в который раз спрашиваю, почему подследственная магически истощена? — голос, звучащий слишком раздражительно из-за плотной белой шторки вернул меня в реальность.
«Не вернулась!» - раздосадовано прикусила губу.
Я себя давно не переоцениваю, ищейка не ринулся бы меня искать по мирам, а значит, я все ещё в академии. Только комната странная, слишком уж похожа на больничную палату.
— Не шипи на меня, Арон, прекрасно знаешь, все твои темные штучки на меня не работают, — второй голос принадлежал мадам Шаррон.
Разрываемая от двух противоречивых решений: молча подслушивать или подать сигнал, что я пришла в себя; продолжала тихонько лежать на кровати, с заботливо подогнутым одеялом. Впрочем, разговор явно велся обо мне, так отчего бы и не послушать?
— Не уходи от ответа, Эвелин, — фыркнул ищейка, едва заметно понизив голос. — Что произошло на вашем занятии?
То, как он произнёс её имя натолкнуло меня на мысль – между ними определенно что-то было! Куратор перешла на еле разбираемый шёпот. Черт, как же плохо слышно!
