Следствие провели - страница 3

И свой первый визит в СИЗО к арестованному по делу заслуженному рецидивисту (многократно судимому ранее) тоже запомнила. Офигевание мое было полным. От обстановки и процесса.

Я, конечно, порасспрашивала коллег: как там и что, думая подготовиться и выстроить правильную линию поведения… Не знала тогда, что продумывать поведение надо, но планировать в следствии "от и до" – занятие бессмысленное и даже вредное: обстановка меняется каждые несколько минут, и предустановки мешают быстро ориентироваться в ситуации и соображать.

Так вот. Поднялась я по крутющим ступеням (при спуске один пролет был пересчитан не самой пышной моей пятой точкой) на самую верхотуру СИЗО в следственные кабинеты, выдала работникам конвоя бумажку с ФИО своего жулика и разложила на замызганном столе маленького кабинета нужные документы. Жду конвойного, который доставит "моего" (да, кино об этом процессе я тоже посмотрела). А надо сказать, что "заслуги" его я в деле видела (в том числе судимости за разбои и убийство), только фотографии не было.

Залетает в кабинет мужик, лет 40. Садится на табуретку и смотрит на меня выжидательно. Выглядела я в свои 22 лет на 16-17. Жулик смотрит уже даже и с легкой улыбкой. Я, косясь на замазанную многими слоями краски кнопку вызова (думаю, она давно нерабочая), стараясь говорить спокойно, спрашиваю: "Мухачев Виктор Павлович, 06.11.1957г.р.?"

Он кивает. Потом по-доброму так спрашивает: "Что, первый раз, да?"

А я понимаю, что у меня только папка с бумагами, табурет тяжелый и двигается свободно, как и стол (это лет через 5 только их закрепили к полу, а потом и решетки установили), расстояние между мной и им – сантиметров 15, и видеокамер в кабинете нет…

Собираю себя и начинаю работать, решив: будь, что будет.

Все прошло нормально, спасибо доброжелательности "своего первого арестованного" я даже сказала. Он оценил.

А выводы я сделала: необходимо излучать спокойную уверенность с легким нажимом, что бы ни случалось, и как бы подследственные себя ни вели.

Позже уяснила, что любое, даже самое хамско-агрессивное поведение – способ защиты, на который просто не надо вестись, гнуть свою линию.

Многие молодые следователи делают одинаковую ошибку, принимая защитное поведение подследственных (да часто и адвокатов) как личное оскорбление. Видела постоянно. И начинаются: ор и бессмысленные препирательства, ведущие к ухудшению изначально конфликтных отношений, а часто и к полной невозможности продолжать работу по делу.

Я разделяла рабочие и личные отношения. С многими из адвокатов мы учились на одном курсе и даже жили в одном общежитии.

И в каждом подследственном, каким бы он ни был, видела человека, прежде всего. За редкими исключениями, они это понимали.

В первый год самостоятельной работы я прекратила примерно 95% находящихся в моем производстве дел.

Принцип исповедовала такой: если можно не доводить дело до суда, разрешив противоречия и возместив причиненный ущерб, и находились хоть какие-то основания, надо все решать миром.

В то время в УПК было предусмотрено достаточно статей для досудебного урегулирования.

И несколько позже я поняла, что нам, молодым, давали неоднозначные дела, мы были полны энтузиазма и незамутненных знаний, чтобы найти решения для многолетних "залежей", от которых старшие товарищи отпихивались, как могли.

Еще через несколько лет наш, достаточно молодой прокурор района, давал нам в декабре карт-бланш на разрешение таких дел: "Кто придумает и внятно изложит приемлемые основания для прекращения, подпишу все." Мы пользовались. Правда, в первые несколько лет это было проще – не довлели усвоенные стандарты, аргументы формулировались легко и основательно. Нас хорошо учили!