Следующая конвергенция. Будущее экономического роста в мире, живущем на разных скоростях - страница 10

Интересна эволюция понятий, описывающих «остальные 85 % населения мира». В какой-то момент мы перестали называть бедные страны «отсталыми», отдав предпочтение определению «неразвитые». Затем появилось понятие «третий мир», предполагавшее полное разделение передовых и развивающихся стран. А затем возникло понятие «менее развитые страны». Под этим понятием подразумевалось, что нынешнее положение вещей, возможно, не вечно и не постоянно. Спустя некоторое время мы перешли к понятию «развивающиеся страны», а совсем недавно – к понятию «новые рыночные экономики» (emerging economies). Переход к этому понятию был несколько запоздалым признанием того факта, что на фундаментальные и постоянные изменения следует не просто надеяться; такие перемены уже происходят. Эта эволюция языка свидетельствовала о растущем со временем осознании того, что эти страны не ввергнуты навечно в застой неразвитости, а, скорее, находятся в состоянии определенного перехода, пусть и длительного, занимающего почти столетие, к превращению в страны с высокими доходами.

К моменту, когда полученные мною знания заставили меня осознать глобальный пейзаж, континенты и существующие на них условия жизни и возможности, огромные различия в экономических условиях были частью экономического ландшафта. В 50–60-х годах ХХ в. большинство из нас, вероятно, считали, что мир устроен именно так, как это показано на моментальном снимке. Я и сам был таким. Я все еще помню жаркие мальчишеские споры о справедливости и несправедливости и доводы, объяснявшие столь сильное расхождение доходов. Есть, говорили тогда, сравнительно бедные страны и богатые страны. Вопрос: почему? Как могут существовать и сохраняться различия такого масштаба?

Естественный человеческий инстинкт заставлял нас искать виноватых, какое-то рукотворное ограничение, мешающее сбросить оковы нищеты. Такую тенденцию нельзя считать полностью ошибочной, но все же она приводит к явно упрощенным выводам. Одни полагали, что существующее положение вещей постоянно, другие смутно ощущали, что все может измениться, хотя и не знали как. И все же представления, основанные на моментальном снимке, господствовали повсеместно. Развертывание и осмысление стремительных, ускоряющихся и постоянных изменений – дело гораздо более сложное с концептуальной точки зрения, и оно способно многих из нас заставить себя чувствовать не в своей тарелке.

В середине 30-х годов ХХ в., в разгар Великой депрессии, мои родители, подобно многим другим родившимся в годы Первой мировой войны, искали работу. Не слишком успешно. Опыт безуспешного поиска работы оказал сильное влияние на их видение мира и оценку собственных возможностей, и такая доля была уготована большинству представителей их поколения. Они не знали, что впереди их ждут великие перемены, и не надеялись на них; они не стали бы спорить на все семейное состояние, что такое изменение произойдет. В душе они были, в сущности, пессимистами, и то, что произошло после Второй мировой войны, стало для них приятной неожиданностью.

Надежды моих родителей, сосредоточенные преимущественно на детях и внуках, были связаны с более стабильным и определенным существованием. В промышленно развитых странах такие надежды оправдались даже сверх меры. Благодаря чрезвычайным экономическим мерам, которых потребовала Вторая мировая война, мир наконец-то выкарабкался из Великой депрессии. После войны Европа и Япония при поддержке США и вновь созданных международных институтов восстановили свою экономику. Рост также был восстановлен. Стремительный технологический прогресс (опять же ускоренный требованиями современной войны), растущие производительность и доходы определяли экономический ландшафт в развитых странах. Ситуация усугублялась холодной войной и угрозой гарантированного взаимного уничтожения, нависавшей темным облаком на горизонте.