Слепая сова - страница 9

Я сунул руку в карман, чтобы с ним расплатиться. У меня остались лишь два крана и один аббаси.

Старик сухо и немного печально рассмеялся, показывая мне находку: «Не надо, не стоит, я знаю твой дом. А? Ведь вместо платы я нашел кувшин, вазу для цветов из древнего Рея. А?»

И он, не выпрямляясь, стал хохотать. Плечи его тряслись, он снова завернул кувшин в свой грязный платок и спрятал за пазуху, потом пошел к повозке и ловко вскочил на козлы. Старик щелкнул бичом, лошади, тяжело дыша, тронули с места, бубенцы на их шеях как-то особенно зазвучали в сыром воздухе, и постепенно все скрылось за пеленой тумана.

Как только я остался один, я свободно вздохнул, словно с моей души сняли тяжелый груз. Всего меня объял удивительный покой. Я осмотрелся по сторонам. Здесь была небольшая лощина, окруженная холмами и голубоватыми горами. На некоторых горах виднелись древние постройки из толстых кирпичей и развалины, вблизи находилось русло пересохшей реки. Это было глухое, укромное, тихое место. Я был безмерно рад и подумал, что, когда обладательница этих больших глаз встанет от могильного сна и ей потребуется достойное место, будет хорошо, что она проснется вдали от других людей, от других покойников, ведь и при жизни она была далека от других.

Я осторожно поднял чемодан и поставил в яму. Яма как раз соответствовала размерам чемодана… Сюда и птица не долетит. Но мне хотелось в последний раз, один только разок заглянуть в чемодан. Я осмотрелся по сторонам. Никого не было видно. Я достал из кармана ключ, открыл крышку чемодана и, приподняв край черного платья, среди сгустков крови и копошащихся червей вдруг увидел два огромных черных глаза, безжизненно устремленных на меня, два глаза, в которых была погребена моя жизнь. Поспешно захлопнул я крышку, засыпал чемодан землей и утоптал землю ногами. Потом я принес и посадил куст голубых лотосов, чтобы полностью исчезли всякие следы могилы и никто не смог бы ее обнаружить. Я все так хорошо сделал, что и сам не отличил бы это место от прочих.

Закончив все, я осмотрел себя. Одежда была изорвана и испачкана грязью и черной запекшейся кровью, возле меня вились две большие золотистые мухи, а на мне копошились мелкие черви. Я пытался стереть кровавые пятна, но сколько ни слюнил рукав и ни тер, пятна лишь расползались и становились гуще. На всем теле я ощущал липкий холод крови.

Время близилось к закату. Без всяких мыслей пошел я по колее, оставленной колесами погребальной повозки. Когда стемнело, я потерял следы колес. Бездумно, бесцельно, безвольно в непроницаемой тьме я брел потихоньку по дороге, не зная, куда иду. После того как я увидел ее огромные глаза в сгустках крови, я брел и брел в темной ночи, в той глубокой ночи, что обволокла мою жизнь. Потому что те светившие мне два глаза закрылись навсегда, и мне теперь было все равно, достигну ли я какого-нибудь пристанища или никогда не доберусь до него.

Кругом царила мертвая тишина. Мне казалось, что все меня оставили, что я укрылся среди мертвых предметов. Между мною и глубокой темнотой, окутавшей мою душу, возникла какая-то связь. И в этой темноте, в этом молчании слышится нечто, чего мы не понимаем. У меня закружилась голова, к горлу подступила тошнота, я подошел к кладбищу у дороги, сел на камень и сжал голову руками, – я не мог понять, что со мной случилось.

Я очнулся от неожиданного сухого, резкого смеха. Я обернулся и увидел, что рядом со мной сидит человек с замотанной шарфом головой, который под мышкой держал какой-то предмет, завернутый в платок. Он обернулся: «Что ж, ты хотел добраться до города и заплутался. А? Ты, небось, думаешь, что́ это он тут околачивается среди ночи на кладбище? Не бойся, я имею дело с покойниками, я могильщик, до другого мне нет дела, я тут знаю все дорожки, все могилы. Вот, например, сегодня я копал могилу, наткнулся на этот кувшин, это ваза для цветов из старого Рея. А? Она не представляет никакой ценности, я отдам ее тебе. Пусть это будет на память от меня».