По дорожке между зелеными шпалерами санитар в белом халате неторопливо катил инвалидное кресло. Даже отсюда, сверху, было хорошо видно, что это громадный амбал, которому белый медицинский халат идет как корове седло. В кресле, закрыв глаза, в расслабленной позе, запрокинув бледное, осунувшееся лицо, сидел человек в больничной пижаме. Его левая рука висела на марлевой перевязи, голова была забинтована, на правой ноге тоже красовалась повязка. Этот пациент имел блаженный вид человека, побывавшего на грани между жизнью и смертью, хорошо об этом помнящего и потому наслаждающегося каждым мгновением бытия. Это выглядело настолько правдоподобно, что Федор Филиппович на секунду засомневался: неужели все так и есть?
– Этот, этот, – со странной, немного язвительной интонацией подтвердил полковник медицинской службы Вдовиченко – хозяин данного заведения. На нем был мятый белый халат, из-под которого выглядывали офицерская рубашка с защитного цвета галстуком и брюки с лампасами. Лицо у полковника было длинное и костистое, редкие русые волосы он зачесывал назад, а почтения к старшим по званию проявлял немногим больше, чем врач районной поликлиники к явившимся на прием пенсионерам.
– Да, этот, – подтвердил Федор Филиппович и спросил, обращаясь к полковнику: – Ну, как он тут у вас?
– Великолепно, – все с той же непонятной язвительностью, о причинах которой генерал Потапчук, впрочем, смутно догадывался, ответил Вдовиченко. – Вполне созрел для выписки.
– Как? – искренне изумился Потапчук. – Уже?
Вдовиченко, прежде чем ответить, щелчком выбил из мягкой бумажной пачки сигарету и закурил.
– Мне таких пациентов даром не надо, – сказал он. – Забирайте вы его от греха подальше, ей-богу.
Генерал Корнев медленно повернул тяжелую лысую голову и с удивлением, как на внезапно заговоривший стул, воззрился на полковника. Федор Филиппович едва заметно усмехнулся.
– Что, шалит? – поинтересовался он таким тоном, каким любящие родители осведомляются о поведении своего ребенка в детском саду.
– Шалить не шалит, – сказал полковник, – но явно подумывает, как бы рвануть когти.
Генерал Потапчук высоко задрал брови, демонстрируя полное непонимание.
– Как это? – спросил он, словно опасаясь, что военврач не поймет его пантомимы.
– Исследует обстановку, – сказал полковник. – Пробует все на зуб, проверяет на прочность. Симулирует помаленьку, прикидывается более слабым, чем есть на самом деле. А сам позавчера затеял от пола отжиматься.
– И как? – с огромным интересом спросил Федор Филиппович.
– Пять раз, – сказал врач. – Потом упал. Но встал, что характерно, сам. Когда санитар вбежал в палату, чтобы его поднять, он уже лежал на кровати и изображал умирающего.
– Наш человек, – одобрительно произнес генерал Корнев.
Федор Филиппович со странным выражением покосился на него, пожевал губами, но промолчал.
– Да, – сказал он после паузы. – Гвозди бы делать из этих людей…
– Так он у тебя, говоришь, в погибших числится? – спросил Иван Яковлевич.
– И не в первый раз.
– Это хорошо. Выходит, хвостов никаких.
– Никаких, – солгал генерал Потапчук. – Послужной список отсутствует…
– Человек ниоткуда, – с удовлетворением констатировал Корнев. – Это хорошо. И, судя по всему, не дурак, а это еще лучше.
– Послушай, Иван Яковлевич, – грозно начал Потапчук. – Хочу тебя предупредить. Не стоит даже пытаться использовать его втемную. Во-первых, он сам тебе этого не позволит, а во-вторых…
